Семь понедельников подряд
Шрифт:
Петя даже не хотел брать с нас деньги, с трудом уломали. Может, ему адреналина не хватает?
– Как тебя зовут-то?
– спросила я, вылезая из машины, и истерично засмеялась, услышав в ответ: «Петя».
В подъезд мы зашли, продолжая нервно хихикать. А вот в лифте я смеяться перестала, толкнула Свету к стене и зашипела прямо в лицо, благо росту хватило:
– Ну как, довольна? «Мы их собьем со следа», да? Из дома выйти не успели - и вот, пожалуйста. А если хочешь знать...
– тут я ей выложила про телефонный звонок, предупреждавший меня об опасности.
Света открыла
– Ну наконец-то, девочки!
– всплеснув руками, она бросилась нас обнимать, словно мы не виделись лет пятнадцать, хотя я была у нее в гостях пару недель назад, а Свету она вообще увидела впервые в жизни.
Снимая обувь в тесной прихожей, где даже аромат пирога не мог перебить запах лежалой пыли и кошатины, Света больно ткнула меня локтем в бок и зашипела в ответ:
– Неужели ты такая дура, что думаешь, будто я во всем этом виновата? Думаешь, если бы я к тебе не приехала, ничего не было бы, да? А я подумала, ты умнее. Дело не во мне и не в тебе, а в этих чертовых побрякушках, которые настоятельно кому-то понадобились.
– Тебе тоже понадобились эти, как ты говоришь, чертовы побрякушки. Или я ошибаюсь?
Света надулась и не ответила. Ну что ж, вольному воля, а спасенным - рай.
За чаем Марья Петровна, одетая в связи с торжественным случаем в парадное вишневое платье, старательно пытала Свету, радуясь возможности исследовать семейную терра инкогнита. Я столь же старательно поедала пирог, отпихивала ногой линючую приставучую кошку Мыру и прикидывала, как лучше начать ответные расспросы. Коронное блюдо Марьи Петровны недаром носило грозное название «Смерть гостям». На самом деле большой круглый пирог состоял из множества соединенных вместе крохотных пирожков с разными начинками. Отрезав ломоть, можно было получить вполне пристойное соединение яблок, кураги и лимона, либо совершенно неудобоваримое сочетание, к примеру, капусты и варенья. Обнаружив в своем куске рис, морковку и орехи, я не выдержала и пошла ва-банк:
– Марь Петровна, мы тут вам одну штучку хотим показать.
Ошарашенная Света, под носом у которой я пощелкала пальцами, достала кулон и положила на стол. Марья Петровна взяла его и начала внимательно разглядывать.
– Интересная штучка, - дипломатично заметила она.
– И что же?
– Вспомните, может, вы видели что-нибудь подобное? У кого-нибудь из наших? Может, давно?
Марья Петровна снова принялась рассматривать кулон, вертя его и так, и эдак.
– Если мне не изменяет память...
– она выжидательно замолчала.
– Ну-ну!
– подбодрила я.
– Кажется, я видела что-то похожее у кого-то из Васиных сестер. Только тот был желтенький. У Тони? Нет, у Варвары. Или, все-таки, у Тони? Не помню, хоть убей. Помню черное шелковое платье с большим кружевным воротником, ну, так в пятидесятые модно было. И кулончик этот в вырезе. Он такой странный был, как и этот, - Марья Петровна поправила сползшие на кончик носа очки и пощелкала ногтем по ушку.
– Я еще спросила, почему ушко такое, наверно, царапает. Но вот кто же это был?
Она
Звонок хлыстом ударил по нервам, я вздрогнула, пролила чай и хотела закричать: «Не открывайте!», но Марья Петровна уже спешила к двери. Это оказалась всего-навсего соседка. Пока старушки долго и нудно обсуждали проблему несправедливо завышенных коммунальных платежей, я лихорадочно обдумывала услышанное.
Антонина, младшая из золовок Марьи Петровны, умерла два года назад, на несколько месяцев пережив единственного сына Леонида. С женой Леонид давным-давно развелся, их трое сыновей, которых я в жизни ни разу не видела, жили в других городах. Насколько мне известно, все они приезжали на похороны, часть имущества забрали себе, часть раздарили или выбросили. Безнадежный вариант.
Варвара, которой недавно стукнуло восемьдесят три, пребывала в глубоком, безнадежном маразме. Она жила в Москве вместе с внучкой Светой, той самой, за которую я вначале чуть не приняла мою раннюю гостью. Когда-то Варвара была модной художницей, принадлежала к высшим слоям богемы. Как рассказывали дедушка и Марья Петровна, она была знатной красавицей, хотя сильно портила себя безвкусной одеждой, неумеренной косметикой и обилием дешевых побрякушек. Как знать, кто мог прибрать к руками эти самые побрякушки, дешевые и недешевые? Невестка Катерина? Или внучка?
Света, похоже, думала в том же направлении.
– Не забывай, кулоны эти сто лет назад могли продать, подарить, потерять и так далее, - вздохнула она.
– Марь Петровна, у вас телефончик московский Громовых есть?
– спросила я вернувшуюся старушку.
– Конечно, - кивнула она, сгорая от любопытства.
– Только вот Варя совсем плохая, ничего не соображает. Если только Светочка...
– Светочка-то мне и нужна, - я повернулась к Свете: - Слушай, я не могу назвать себя слишком богатой...
Та поняла с полуслова:
– Звони. Я тебе куплю карточку.
Я достала сотовый и набрала продиктованный Марьей Петровной номер. Трубку долго никто не брал, потом отозвался тоненький, слегка запыхавшийся голосок:
– Алло?
Я постаралась как можно быстрее и доходчивее объяснить, кто я и что мне надо. Света Громова задумалась.
– Кулон-то я помню, - наконец сказала она с сомнением.
– Но вот куда он делся? У мамы его точно нет. Бабушка никогда никому ничего из своих сокровищ не дарила, говорила, что все мне достанется. У нее огромная шкатулка всякой дребедени, целый ларец. Я иногда все вынимаю и ей показываю. Но в последний раз кулона, кажется, не было. Перезвоните мне через часик, я поищу.
– А зачем вам кулон-то?
– не выдержала Марья Петровна.
– Видите ли, - неожиданно влезла Света, - я искусствовед. Пишу диссертацию о подобных украшениях. Это особый стиль, очень редкий.
– А-а..
– протянула Марья Петровна, теряя к кулонам всяческий интерес.
– Ладно, Светочка, лучше расскажите мне еще про ваших родных. У нас в семье, кроме нас с Оленькой, предками не слишком интересуются, к сожалению.
– Ну почему же, - скромно возразила Света.
– Я вот тоже интересуюсь.