Семь пятниц на неделе
Шрифт:
– Не будь так нетерпелива! Я к тому говорю, что вчера ночью у меня была бутылка водки. Мне надоело пить мартини и шампанское, всю эту сладкую гадость, которой нас щедро снабдил Вилли, и захотелось выпить нормального мужского напитка.
– То есть водки, – уточнила Груша.
– Ну, да! И я стал думать…
– С кем можно разделить ее, то есть распить? – спросила Груша, опережая рассказчика на ход вперед.
– Ты бы еще сказала – найти собутыльника, – слегка надулся актер.
– Ну зачем же так грубо!
– Извини. Вернувшись в отель, я в первую очередь вспомнил о тебе. Но тебя не нашел и
– То есть жажда выпить оказалась сильнее здравого смысла и правил приличия? – по-своему поняла слова актера-алкоголика Груня.
– Я присел там невдалеке в закутке, где уборщица прячет тряпки, ведра, свой огромный пылесос и прочие причиндалы, и стал ждать…
– А женщина все кричала и кричала? – рассмеялась Аграфена.
– Именно так, чего ты смеешься. Я же не знал, что так долго будет… Есть такие мужики, которые даже выпивши – о-го-го, но наш Эдуард Эрикович просто сексуальный гигант какой-то! Короче, я там даже вздремнул немного. Потом не выдержал и открыл бутылку.
– Как открыл?
– Открыл и выпил половину. А потом и допил, – нахмурился Николай Еремеевич.
– А это тогда что за бутылка? Что мы сейчас пьем? – подозрительно поинтересовалась художница.
– А ты думала, я с одной приехал? Да у меня их… – Николай Еремеевич браво тряхнул седеющим чубом.
Груня вытащила травинку изо рта.
– С ума сойдешь с тобой! Как же все-таки хорошо, что я никогда не метила в жены к артисту. Я бы все время ему верила, и супруг бы меня все время, как дурочку, обманывал. Ты ведь говорил: «Я привез одну бутылочку с родины для особого случая…» То-то твой чемодан был неподъемным, а ходишь постоянно в одной и той же одежде. Теперь понятно… Как только таможня пропустила? Сколько там можно иметь литров на человека? Небось сказал, что это на всю нашу труппу.
– Вот я бы тоже не хотел иметь такую сварливую жену! Проще надо быть и добрее к людям, принимать их вместе с их недостатками!
– Ага, ты хотел бы в жены Татьяну! – выпалила Аграфена, и Николай Еремеевич закашлялся.
– С чего ты решила?
– Так я теперь иду от обратного. Недавно ты говорил, что недолюбливаешь ее, а я верила. Ты много чего мне говорил, и я верила… Значит, сейчас, следуя этой логике, ты должен сказать, что любишь Таню, – пояснила художница.
Николай Еремеевич разлил остатки водки и вздохнул.
– Страшный ты человек, Груня! За один раз разгадала все мои загадки, причем не сердцем, а логическим рассуждением.
– Так что? Это правда?! – удивилась Аграфена.
– Всю жизнь люблю ее, стерву, – кивнул актер. – А она всю жизнь любит Эдика. Ну, конечно! Он у нас видный, сексуальный, непредсказуемый! Да, кстати, вот о сексуальности… Я же там под дверью так и сидел с бутылкой, прятался, чтобы не заметили. Видел Татьяну, блуждавшую по коридору, видел Вилли. И только под утро из номера Эдуарда вышла… Настенька, собственной персоной. Она, видимо, с остервенением отрывалась на Эдике, когда получила отказ от мужчины, на которого вешалась весь вечер.
– Что? – весьма заинтересовалась Груша.
– Купишь мне бутылку коньяка? – вдруг спросил Николай Еремеевич.
– Это шантаж? – Брови Аграфены поползли вверх.
– Да.
– Хорошо, куплю. Дальше.
– Вилли рассказал, что, когда все приехали в отель, к нему в номер пришла Настя – вся в слезах. И заявила, будто поспорила с подружкой Яной, гримершей, что ни один мужик не устоит перед ее чарами, ее красотой, а уж если увидит голой, то и совсем голову потеряет. Поспорили они на все деньги, которые у Насти с собой, на тысячу евро, что она проведет ночь с Вилли, поскольку именно его выбрала своей жертвой. И вот первый раз у нее произошла осечка. И уж так она переживала! Даже не из-за денег, а больше из-за потери репутации неотразимой женщины. Короче, Настя уговорила его подтвердить информацию. Вот и все…
– И ты не обманываешь меня опять? Вы с ним вдвоем разработали эту версию? – подозрительно спросила Аграфена.
– Честно все сказал, как на духу! Кстати, я еще тогда спросил у Вилли, не показалось ли мне, что он интересуется тобой. И он ответил: так и есть. Я задал ему вопрос, не кажется ли ему нелогичным подобным способом спасать имидж одной женщины, если та, которая интересна, все это тоже узнает. На что он беспечно сказал, что все тебе объяснит и ты поймешь. А я, зная тебя и твой характер, сразу же заявил, что объясниться с тобой ему будет крайне сложно – он теперь и не приблизится к тебе, ты даже разговаривать с ним не захочешь. В принципе, все именно так и произошло. Тогда Вилли струхнул и разработал этот план, чтобы вынудить тебя выслушать его, мол, произошла ошибка, ни с какой Настенькой он не связывался… И его план провалился. Как ты ему залепила! Класс!
– Он идиот, что ли, подписываться на подобные вещи? А если кто поплачется и попросит его взять на себя вину за убийство, Вилли тоже согласится? Подставит, так сказать, свое мощное плечо? – Груня, у которой тем не менее с души камень – целая глыба! – свалился, все равно злилась.
– А если бы это было правдой, ты что, серьезно бы не простила? – покосился на нее Николай Еремеевич.
– Нет, конечно.
– Но ведь он же тебе еще не муж, ты чего истеришь-то?
– Вот именно! Зачем замуж выходить за того, кому уже не доверяешь и кого не уважаешь? Вы прямо с Таней одинаково говорите! Спектакль завтра?
– Завтра.
– Смотри, не увлекайся привезенными с родины напитками.
– Не волнуйся, я буду, как огурец, ты меня знаешь. Премьера – святое дело!
– Да, дал бог тебе памяти. Порой смотрела на тебя и удивлялась – человек с трудом на ногах стоит, а текст помнит.
– Многолетняя тренировка! – похвастался Николай Еремеевич, заметно повеселевший.
– Ой, а мы-то с Таней еще в больнице! – вдруг спохватилась Груня.
– Декорации без тебя поставим, не переживай. Кто ж знал, что форс-мажор случится? А Таня…