Семь смертных грехов
Шрифт:
– Ну, с квестарем мы справимся, – решил он. – Сначала надо придумать милостивой госпоже новую епитимью, чтобы она продолжала умерщвлять свою плоть и не вышла бы из повиновения.
– Это было бы полезно, – ответил отец Ипполит, – только мне ничего в голову не приходит.
Настоятель сел на скамью у окна и погрузился в размышления. Отец Ипполит затаил дыхание, боясь прервать его думы. Когда в комнату настоятеля заглядывал кто-либо из проходящих по двору, отец Ипполит, прикладывая палец ко рту и показывая на сидевшего неподвижно
Наконец настоятель знаком подозвал к себе отца Ипполита и, подвинувшись, усадил рядом на скамью.
– Послушай-ка, отец мой, – начал он, – скажи, как тебе понравится мысль, которая пришла мне в голову.
– Я знаю заранее, преподобный отец, что мысль эта очень хороша.
– Слушай же внимательно. Как по-твоему, нужно ли подражать хорошим примерам?
– Конечно, преподобный отец. Ведь подражаем же мы житию святых.
– Вот и я так думаю, хотя в данном случае придется нам подражать отцам-иезуитам.
Отец Ипполит молча потер руки и весь превратился в слух.
– Отцы-иезуиты не бог весть какие мудрецы, но некоторые их идеи неплохи. Вот я вспомнил, что они однажды наложили на одну грешницу такую епитимью: совершить паломничество в святую землю, а их провинциал [41] выхлопотал ей в Риме милостивое разрешение заменить эту епитимью паломничеством в другое, им назначенное, место. Затем подсчитали, сколько шагов будет от местожительства грешницы до самого Иерусалима, сколько шагов она пройдет в день, и вышло, что ее путешествие должно продлиться пять лет.
41
Руководитель католических монастырей провинции.
Отец Ипполит, сложив руки, с восторгом слушал речь настоятеля и смотрел на него, как на чудотворную икону.
– Для грешницы сшили дорожное одеяние, проложили тропинки по ольховой роще, и паломничество началось, к великому удовольствию обеих сторон. Это тебе ничего не говорит?
– Только то, что грешница, наверное, была очень довольна таким оборотом дела, преподобный отец.
– И ничего больше?
– Постой, постой, преподобный отец, – хлопнул себя по лбу отец Ипполит. – У меня блестящая мысль.
– Ну-ка, выскажи ее, – улыбнулся благодушно настоятель, взяв молодого монаха за подбородок. – Любопытно, что ты придумал.
– Путь до святой земли далек и очень дорог, преподобный отец. Очень дорог.
– Хорошо, – одобрительно кивнул отец Розмарин. – Что же дальше?
– Можно наложить и такую епитимью, чтобы расходы, предусмотренные на совершение этого паломничества, передать на какие-нибудь благочестивые цели.
– Хорошо.
– Например, на какой-нибудь монастырь.
– Отлично, мой милый.
– И обязать ее творить щедрую
– Хорошо, очень хорошо! А дальше?
Отец Ипполит вскочил со скамейки и начал подпрыгивать, как школяр, который рад похвальному листу, полученному при переходе в следующий класс.
– И чтобы грешница, придя через пять лет в Иерусалим, не получила бы сразу отпущения грехов, а должна была бы для этого проделать обратный путь.
Отец Ипполит упал в объятия отца-настоятеля, и они нежно и трогательно облобызались.
– Я всегда думал, мой милый, что ты будешь моим преемником. Ты сообразителен и нашему монастырю принесешь немалую радость.
Отец Ипполит, развеселившись, как щегол, прощебетал:
– И чтобы подсчитать расходы на всю свиту, ведь такой знатной даме неприлично одной совершать паломничество…
– Очень хорошо, дорогой отец.
– И чтобы этой грешницей была наша милостивая добродетельница, высокородная пани Фирлеева.
– Вот-вот! Попал в самую суть!
– Поэтому приступим сразу к делу. И умереть нашей добродетельнице раньше срока никак нельзя.
– Она, правда, стара, но еще крепка и жилиста и немалый срок протянет.
– Да хранят ее святые ангелы.
– Стало быть, отец мой, ты эту иезуитскую идею одобряешь?
– Смиренно думаю, преподобный отец, что ты обладаешь исключительно проницательным умом.
Отец Розмарин приподнялся и слегка подтолкнул отца Ипполита к дверям.
– А о квестаре, дорогой отец, не беспокойся, мы и на него найдем управу. Ведь когда дело идет об уважении к монастырю и о его благосостоянии, любые препятствия должны быть устранены! У меня есть некоторые соображения, как от него избавиться.
Они расцеловались и разошлись: приближался час молитв и чтения святого писания.
Брат Макарий в это время был у управителя; он сидел на бочке, которую в целях сокращения пути к винному погребу поставили посредине комнаты, и барабанил по ней ногами. Управитель оседлал, как боевого коня, стул, и оба энергично орудовали кубками. Наконец квестарь, стукнув посильнее пяткой в днище бочки, произнес:
– У этой бочки прекрасный характер: она так мило отвечает на наши ухаживания.
Управитель громко расхохотался:
– А по мне, какая-нибудь бабенка была бы лучше.
– Это совсем другое дело. Однако редко какая женщина дарит столько наслаждений.
– Ну, отец, ты говоришь, как слепой, что силится описать восход солнца.
Квестарь спрыгнул, налил себе полный кубок, потом вновь взобрался на бочку.
– Говорю тебе, – продолжал он, – когда одолевает жажда и сосет червяк под ложечкой, то, будь тут самая раскрасивая женщина, ты смотришь не на нее, а на этот чудо-экстракт солнца и думаешь о глотке доброго вина, а красотой любуешься лишь тогда, когда сыт. Отсюда неоспоримо вытекает, что женщина тут никакой роли не играет.