Семь тысяч с хвостиком
Шрифт:
– Гуд… Я дал ему лекарств, завтра ему будет легче… однако…
– Милый человек! Это уж не твоя забота! Воеводе видней! Ты исполнил его поручение и ступай, отсыпайся! Мои стрельцы тебя проводят.
– О! Благодарю! Я сам могу идти. Мне не нужно стрельцов.
– И все-таки так надежнее. В городе смутные времена, не равен час обидят. А со стрельцами поди не посмеют.
Леонтий отправил трех стрельцов сопроводить до дому лекаря, а сам направился в допросную избу. Ему нужно было передать особому обыщику, что с ляхом покамест все благополучно, но сегодня допрашивать того не следует, лучше отложить на завтра. Стрелецкий
Выйдя на воздух, Леонтий вдохнул свежий холодный воздух, потянулся и, посмотрев на серое небо, мысленно поблагодарил бога за то, что он жив и здоров, что господь дарует ему еще один день на этой грешной земле. Обычно стрелецкий голова утром, как и все ходил в храм, но нынче времена наступили суровые и времени на молитвы не хватало. Заприметив во дворе приказа своего голову, стрельцы почтительно встали таким образом приветствуя начальника. А пятидесятник Серафим Коренной подбежал к Абросимову и услужливо заглянул в глаза.
– Серафим, - сказал Леонтий, - возьми стрельцов сколько считаешь нужным и идем в допросную избу.
– Прямо зараз? – уточнил пятидесятник.
– Да, - коротко отрезал Леонтий, в другое время он бы пошутил над глупым вопросом подчиненного, но нынче шутить не хотелось совсем.
Серафим Коренной взял с собой десятерых стрельцов, и они сопроводили стрелецкого голову до допросной избы. Пока они шли Леонтий приказал сменить десятку Захара на один день.
– Пущай отдохнут. Все одно и обыщик поди не из железа, тоже соснуть пожелает.
– Понял!
– А утром след дня чтоб опять прибыли к допросной!
Во дворе они застали уставших и замерзших стрельцов из десятки Захара Котова. Они сидели и палили костер. При виде начальства все встали и приветствовали Леонтия. Тот подозвал Ваньку Черноброва и спросил где десятник.
– Так он у обыщика, токмо позвал его для приказа.
– Устали? – громко спросил всех голова.
– Есть маленько! – отозвались стрельцы.
– Братцы! Идите все по домам, отдыхать! Завтра поутру всем собраться тут же! Вас поменяет десятка Зотова, - приказал Леонтий и пошел в дом, оставляя во дворе стрельцов и пятидесятника.
В допросной избе он увидел сидящего за столом Тимофея, который что-то почти шепотом говорил Захару Котову. Губного старосты и подьячих в доме не было. При виде вошедшего Абросимова, обыщик кивнул головой Захару и бросил:
– Все, иди!
– Захар! Я распорядился сменить твою десятку на день. Ступайте отдыхать Завтра вновь явитесь сюды! – сказал Леонтий, проходящему мимо десятнику.
– Понял…
Захар поклонился сначала обыщику, потом стрелецкому голове и после этого, нахлобучив шапку, вышел из избы. Леонтий сделал вид, что не обратил внимание на нарушение субординации, так как и сам в глубине души считал, что обыщик-то поважней будет. Когда за Котовым закрылась дверь, Леонтий прошел к столу и сел напротив Тимофея.
– Ну, Леонтий Еремеевич, что слыхать на белом свете? – устало спросил стрелецкого голову Тимофей и стал тереть руками красные от недосыпу глаза.
– Так вот пришел тебе сказывать.
– Так скажи, батюшка, не томи!
– Значится так. Изловили главного татя, что командовал поджогом складов,
– Вот это славно!
– Не спеши радоваться, Тимофей Андреевич. Ранен он нещадно. Живого места нет на теле. Лекарь сейчас у него был. Зельев и снадобьев надавал, да раны перевязал. Но строго наказал нонче не допрашивать, мол слаб и не выдержит допроса с пристрастием.
– Хм… когда ж нам лекарь велел допрос учинять? –с сарказмом сказал обыщик.
– Гутарит, что через день, другой…
Тимофей встал и потянулся, зевая. Потом он походил возле стола взад и вперед, рассуждая об услышанном.
– Добро! Будь по-вашему с лекарем! Нонче не буду учинять допрос. Пусть отлежится. Да и все мы устали. Сосну немного, подумаю, а завтра продолжим. Ты вон я погляжу тоже не спал ночь.
– Так никто не спал, Тимофей Андреевич. Воевода и тот глаз не сомкнул. А нам уж совсем нельзя тогда спать, коли наш господин не спит.
– Ну-ну… Но, как говориться сделал дело гуляй смело! На сегодня я даю своей десятке отдых, пущай отоспятся, побудут с семьями, а на утро завтра прибудут вновь ко мне.
– Так и приказал! Оставил на смену возле допросной избы другую десятку. Куды ты тепереча? К воеводе? Стрельцы проводят, конь твой у стрелецкого приказу, и сопроводят они же до места.
– Благодарствую, Леонтий, - поблагодарил Тимофей, одевая свой кафтан и собираясь отдыхать. – А где тепереча сам воевода-то?
– Сказывал, что заедет в съезжую избу.
Они вышли во двор. Захар еще не ушел и стоял с Ванькой Чернобровом. Он не увидел вышедших, так как стоял спиной к крыльцу.
– Захар! – окликнул десятника Леонтий. Тот быстро обернулся. – Ступай со своей десяткой отдыхать! Завтра поутру быть тута!
– Слушаюсь, - поклонился десятник, он уже знал об этом приказе, поскольку о том же говорили ему не единожды. Захар повернулся к Черноброву и тихо сказал: - Ну, что слыхал? Пошли по домам, завтре будет еще тяжче денек!
Тимофей и Леонтий в сопровождении Серафима и пятерых стрельцов вернулись к стрелецкому приказу, где их ждали кони. Стрелецкий голова попрощался с московским обыщиком и в сопровождении десятки конных стрельцов ускакал. Тимофей же, не спеша под охраной пяти пеших стрельцов, поехал к воеводскому дому, где для него была приготовлена комната и где его ждали вкуснейшие яства и теплая мягкая постель в хорошо протопленной комнате.
День вступил в свои права. Солнце изредка, но пробивалось сквозь серые, тяжелые тучи. Дул холодный, но не сильный ветерок, пронизывая Тимофея насквозь. Порой накрапывал мерзкий холодный дождик. Листва на деревьях почти вся опала, а те листья, что держались за ветки из последних сил, красили утро в желтый и красный цвета. Несмотря на беспокойное время жизнь в городе и слободках продолжала течь так, словно ничего особливого не происходило. Все так же поутру торговцы везли свой товар к стенам кремля, раскладывая там свежее мясо, овощи, мед, яйца и молоко. Куры пока еще живые кудахтали в корзинах, ожидая своей участи, не разумея с какой целью их везут на базар. Возле белокаменных храмов сидели нищие, прося милостыню, мимо них чинно проплывали церковные служители в черных рясах, им было не до нужды народишка, недоедающего и мерзшего на ветру, они спешили вознести свои молитвы к богу, всевидящему и всепрощающему, милостивому и любящему.