Семь утерянных драхм
Шрифт:
— Как ты думаешь, Миш, мой прадед был хорошим священником?
Этот вопрос застал меня врасплох. Мороз был по убеждению, как и все готы, больше дьяволопоклонник, чем поклонник Бога. Хотя главной «религиозной» эмоцией готов была темная романтика. В отличие от сатанистов, готы не стремились к убийствам и прочим ужасам. Они больше играли в вампиров и прочую нечисть, будучи в душе романтиками. И я не знал, что Мороз вкладывает в понятие «хороший священник». Я долго жевал пищу, как будто следовал рекомендациям диетологов, и ответил
— Если коммунисты его расстреляли, значит, он был очень хорошим священником. А почему тебя этот вопрос так волнует? Я, например, даже не знаю как звали моих прадедов. Ни одного из четырех…
— Сам не знаю, почему. — Мороз налил мне и себе по чашке дымящегося кофе. — Это ведь так необычно, что прадед был расстрелян комуняками, что он был священником и служил здесь. Ты только представь, — он здесь молился, отпевал и что там еще священники делают…
— Крестил. — Щегольнул я своими познаниями.
— Да, крестил.
— Да, это необычно. У меня все гораздо проще — родители, простые работяги, правда, батя, как ты знаешь подфарцовывает. Деды и бабушки, насколько мне известно, тоже из крестьян. Прадеды, наверное, тоже в земле копались. Батя у меня вообще косопузый — рязанские корни…
— Подумать только! — Мороз перебил, потому как, похоже, совершенно меня не слушал. — Он когда-то служил здесь. — Мороз покраснел от гордости за своего прадеда. — Знаешь, мне иногда кажется, что я со своим прадедом как-то связан…
Мне оставалось только понимающе кивнуть ему в ответ. Тогда я не принял всерьез его слова. Мне они казались очередной готической бредятиной, столь притягательной для молодых, неокрепших умов. Кладбище, заброшенная церковь, расстрелянный коммунистами прадед-священник — все это было очень романтичным.
Мороз замолчал и пристально посмотрел на меня. — Предлагаю, Миша, подождать до вечера, часов до шести. А потом пойдем в церковь и переночуем там. Ты как, согласен?
Я согласился, так как Мороз был для меня безусловным лидером, которому я всегда и во всем доверял.
Наступил вечер. Мы допили чай с бутербродами, оставив немного еды на утро.
Затем пошли по старой разбитой дороге, как нам сказала бабка. Скоро показалась красная полуразрушенная церковь. Рядом с ней действительно было старое кладбище. Виднелись несколько больших надгробных плит. На одной из обваленных плит мы прочитали:
— Фаддей Голицын. 1829–1878. Ктитор. Его пожертвованиями и воздвигнут храм святых мучеников Космы и Дамиана в лето 1878 года. Завещал похоронить себя здесь, чтобы вечно молились за упокой его души.
— Вечно молились, ха-ха. Не угадал Голицын. Смотри, — Мороз указал на плиту, — этот Фаддей построил храм перед самой смертью. Интересно, он знал моего прадеда или нет?
— А ты знаешь дату или хотя бы год, когда его расстреляли?
— Нет. — Мы еще немного побродили по кладбищу и подошли к руинам самой церкви. Храм был небольшим, высотой с двухэтажный
Мы осторожно вошли внутрь. В храме было темно, но свет проникал сквозь щели в крыше и разбитую стену. Внутри росла трава, и лежали несколько пустых бутылок из-под портвейна. Валялись окурки, пустые консервные банки и старые газеты. По всей видимости, деревенские алкаши облюбовали это место для своих попоек. Мы побродили по храму взад-вперед. Ничего романтичного — запустение и грязь. Ночевать здесь мне не больно-то хотелось. Я посмотрел на Мороза: он выглядел разочарованным и тщетно пытался скрыть свои чувства:
— Ну что ж, другого нечего было и ожидать, — бодро заявил Мороз, — ведь столько времени уже прошло, как этот храм закрыли.
— Будем здесь ночевать? — неуверенно спросил я. — Или разобьем палатку в поле?
— Знаешь, лучше разобьем палатку в поле. Здесь нам нечего делать. — Мороз присел на корточки и взял в руки обломок кирпича. — Странно, что и говорить. Прадеда расстреляли, могила этого Фаддея Голицына в запустении…
— Да, это точно, — я отмахивался от комаров, — очень странно.
Мне уже больше всего на свете хотелось поехать домой. Чего-чего, а комаров кормить я очень не любил. Мороз тоже выглядел крайне растерянным. Мы уже собрались выйти наружу, как услышали шум и мужские голоса рядом с церковью.
— Иди сюда, скорее же! — прошипел Мороз. Он схватил оба наших рюкзака и побежал к алтарю. Там, прислонившись к стене, лежали несколько деревянных щитов, за ними можно было спрятаться. — Быстрее, идиот! — Друг просто кричал шёпотом. Я быстро поспешил за ним, получив легкий подзатыльник за нерасторопность, и мы спрятались от чужих глаз и от греха подальше.
В щитах зияли две больших трещины, через которые можно было просматривать пространство храма и следить за происходящим.
А происходило следующее: в храм пролезли два мужика средних лет. У них были короткие стрижки и довольно мрачные физиономии. Один из мужиков, кавказской наружности, тревожно осмотрелся и прикрикнул на товарища:
— Давай быстрее, Босяк! Хватит уже телиться!
Босяк недовольно скривился, но ничего на это не ответил. Незнакомцы вошли в храм и внимательно огляделись. Минуты две они молчали и курили, затем сели на два деревянных ящика и достали из своих рюкзаков несколько бутылок портвейна и пару консервов для закуски. Мне стало понятно, откуда здесь лежат бутылки и другая грязь. Здесь был притон этих людей — Босяка и второго — крупного парня со злобным взглядом.