Семь утерянных драхм
Шрифт:
— Извини, что грубо выразился, ну, там, у нулевого километра.
— Грубо выразился? Хе-хе. — Мужик кашлянул в кулак. — Скажи еще, что тебя совесть мучит?
— Может быть, и мучит. — Я внимательно посмотрел на него. — Слушай, а мы не могли где-то раньше видеться?
Он снял кепку. — Могли, Дима. Я-то тебя сразу узнал. Сомневался, правда. Борода с усами да эта идиотская прическа тебя сильно испортили.
Меня поразила страшная догадка. — Миша! — Теперь я вспомнил, где его видел. Это был мой сосед по лестничной площадке, которого я не видел много лет! Миша!
Я остановился и вышел из машины. Михаил презрительно смерил меня взглядом. — Не думал, что ты пойдешь по
— Да я тоже по тебе не подумал бы. Ведь ты был верующим человеком.
— А я и сейчас верующий! Только вера у меня другая!
Драхма третья. Пять за кражу. Двойка за ум
Через полчаса после того как узнали друг друга, мы с Михаилом уже весело болтали в моей «Ниве». Несмотря на нашу малоприятную свару у «нулевого километра» и диаметрально противоположные убеждения, мы все же обрадовались друг другу. Мы начали говорить обо всем, только не о вере. От Миши, как мне показалось, веяло какой-то душевной болезнью — тлением безверия и отчаяния. Возможно, его душевная болезнь была заразна. Несмотря на то, что было уже довольно прохладно, я приоткрыл окошко. Находиться с Михаилом в одной машине было бы невыносимо, если бы не теплые детские воспоминания, захватившие нас с головой.
Мы говорили о школьных друзьях, подругах, вспоминали дворовые проделки и смеялись над учителями, как бывало раньше. Словно возвратившись в прошлое, мы на какое-то время стали детьми.
Вначале я думал, что Михаил совершенно изменился — мол, улетел голубок на все стороны и вернулся домой черным вороном, как поется в песне одного телесериала, который любит моя благоверная. Но потом я понял, что не прав. Этот злобный мужик в кепке остался тем же Мишей-бунтарем.
В нем всегда уживались два разных человека. С одной стороны, он был весьма искренним человеком и в других людях прежде всего ценил искренность. В то же время Миша с самого детства был почему-то совсем не по-детски обозлен на власти. Теперь я подумал, что, возможно, его детская вера в Бога являлась лишь протестом против стареющей власти коммунистов, к которой он испытывал непреодолимую ненависть. Спорить со мной он спорил, но за пару недель я — убежденный атеист, узнал Писание гораздо лучше его…
Я подвез Михаила домой, в Кузьминки. Он пригласил меня зайти, я не отказался.
Его квартира являла собой образец холостяцкой жизни. Было умеренно чисто, но обстановка была бедной и без затей. В воздухе одновременно пахло плесенью и табачным дымом, впитавшимся в стены и мебель, — Миша курил. Хозяин повесил белую кепку на крючок, повернулся ко мне и как-то странно улыбнулся. Я почувствовал себя неуютно. Как изменился Михаил за почти двадцать лет, которые прошли после нашего последнего разговора. Может быть, он вообще какой-нибудь сектант, убийца или, того хуже, сатанист. Я покраснел то ли от страха, то ли от стыда, что испугался.
Михаил, похоже, заметил мой испуг и опять загадочно ухмыльнулся. Когда я снял пальто, он театральным жестом пригласил меня в комнату:
— Вот, Дима… Или как там тебя называть — отец Димитрий?! — Он задал вопрос грубо, тщетно пытаясь скрыть презрение.
— Можешь называть как раньше, Димой. — Я попытался улыбнуться, чтобы неловкость исчезла. И мне это удалось. В квартире было две комнаты. Дверь в одну была плотно закрыта. На самой двери и на полу рядом с ней много пыли, как будто её давно уже никто не открывал. Сразу же вспоминались страшные сказки из детства. Мы вошли в другую комнату.
Михаил уже более приветливо улыбнулся в ответ:
— Вот, Дмитрий, мой настоящий и единственный друг. — Миша указал в сторону окна, где стоял стол,
— Ну, так что, Миша, ты работаешь программистом?
— С чего ты взял? — Старый приятель посмотрел на меня с подозрительностью. Честно говоря, его поведение было не совсем нормальным. Резкие смены настроения были характерны для психопатов или наркоманов. И тех и других я успел наслушаться на исповеди и знал, что от таких людей можно ожидать чего угодно. Происходящее начинало меня пугать все больше.
— Ну, не знаю, компьютер… — Я огляделся. Помимо компьютерного стола в комнате стояли лишь небольшой шкаф, большая заправленная кровать — и больше ничего. Настоящая берлога. — Ты что — обиделся на меня?
— Нет, я не программист. — Михаил вновь успокоился и с любовью посмотрел на монитор. — Но компьютеры люблю.
Мы пошли на кухню. Михаил поставил чай:
— Последишь за чайником? Я пойду посмотрю почту и ещё отмечусь парой постов на форумах.
— Да, конечно, иди. — Михаил ушел к своему «лучшему другу», а мне пришлось похозяйничать и самому заварить чай.
Вода уже успела остыть, когда вернулся Миша:
— Ты уж, старик, извини, заставил тебя ждать, просто на форуме одном пришлось повисеть.
— Да нет, ничего. Ну, рассказывай как у тебя дела?
Михаил внезапно стал серьезным — опять пример быстрой смены настроения:
— Дела мои идут своим чередом. Если есть время выслушать, я тебе расскажу. Точнее, попытаюсь рассказать.
— Давай.
Михаил неторопливым тоном начал историю своей последующей жизни, что ждала его в Кузьминках, куда он переехал с родителями. Его история была неправдоподобно жуткой. Мне кажется, что лучше будет её услышать от первого лица…
…Лицо Михаила после общения с любимым компьютером посвежело. Он подобрел, даже повеселел. Достав из холодильника маленькую бутылочку коньяка, он подлил из неё себе в чай. — Как ты, будешь? — Он указал взглядом на бутылочку.
— Давай, капни немного. Только совсем чуть-чуть.
— Хорошо. — Миша плеснул мне коньячку и начал свой рассказ:
— Прежде, Дима, я думал, что мы сами формируем мир вокруг себя. Теперь я вижу, что ошибался. Мир вокруг, словно скульптор, лепит человеческие души. И очень важно, в какую среду ты попадешь. После того, как мы с родителями переехали в Кузьминки, в моей жизни многое поменялось. Новые одноклассники приняли меня подозрительно. Мне стало интересно общаться со старшими ребятами нашего двора. Они курили анашу в подъездах и говорили о всякой мистике. Они называли себя готами…
Готы не любили день, а ночью пробирались на московские кладбища и бродили там до утра. Готы употребляли наркотики, смотрели фильмы ужасов и читали книги про вампиров. Почему-то они казались мне удивительно привлекательными.
Темная готическая романтика увлекла меня настолько, что я позабыл про все на свете. Я притягивался к этой дворовой компании все сильней, отдаляясь все дальше от родных и школы.
Я начал одеваться во все черное и потихоньку пробовать наркотики. Нашим лидером и заводилой был парень по кличке Мороз, ему было уже восемнадцать, но предпочитал общаться не со сверстниками, а с нами — тринадцатилетними-пятнадцатилетними пацанами. С нами он чувствовал себя лидером. Не сказать, чтобы Мороз был злым пацаном или тираном, скорее это был добрый малый, который не хотел прогибаться под систему, не хотел становиться винтиком общества. Это в нем нас и привлекало.