Семь я

Козырев Андрей Вячеславович

Все, что хранилось с детства много лет, -

Но я твои слова навек оставлю

Жить в одиночестве в той книге мозга.

Клянусь я в этом перед небесами!

О женщина, что гибель нам приносит!

Злодей с улыбкой милой на лице!

Я на моей дощечке напишу,

Что и злодейство может улыбаться,

По крайней мере, в Дании уж точно.

[ Он пишет ] .

А

вот и Вы, мой дядя. Я добавлю:

"Прощай, прощай! И не забудь меня".

Клянусь.

Уильям ШЕКСПИР

(Гамлет, акт 3, сцена 1 )

To be, or not to be, that is the question:

Whether 'tis nobler in the mind to suffer

The slings and arrows of outrageous fortune,

Or to take arms against a sea of troubles,

And by opposing, end them. To die, to sleep -

No more, and by a sleep to say we end

The heart-ache and the thousand natural shocks

That flesh is heir to; 'tis a consummation

Devoutly to be wish'd. To die, to sleep -

To sleep, perchance to dream - ay, there's the rub,

For in that sleep of death what dreams may come,

When we have shuffled off this mortal coil,

Must give us pause; there's the respect

That makes calamity of so long life:

For who would bear the whips and scorns of time,

Th' oppressor's wrong, the proud man's contumely,

The pangs of despis'd love, the law's delay,

The insolence of office, and the spurns

That patient merit of th' unworthy takes,

When he himself might his quietus make

With a bare bodkin; who would fardels bear,

To grunt and sweat under a weary life,

But that the dread of something after death,

The undiscover'd country, from whose bourn

No traveller returns, puzzles the will,

And makes us rather bear those ills we have,

Than fly to others that we know not of?

Thus conscience does make cowards [of us all],

And thus the native hue of resolution

Is sicklied o'er with the pale cast of thought,

And enterprises of great pitch and moment

With this regard their currents turn awry,

And lose the name of action.
– Soft you now,

The fair Ophelia. Nymph, in thy orisons

Be all my sins rememb'red.

Быть

иль не быть?
– Вот как стоит вопрос...

Что выше: выносить пращи и стрелы

Взбесившейся фортуны - или разом

Восстать противу них, и, взяв оружье,

Закончить все? Погибнуть... Умереть...

Уснуть... Всего лишь? Знать, что сном прервешь ты

Страдание и боль - наследство плоти...

Какой конец - забыться и уснуть,

Уснуть! Но каковы тогда виденья,

Которые во сне увижу я,

Когда петля смертельная сомкнется?

Вот что смущает нас; вот объясненье,

Что делает настолько длинной жизнь

И горе.
– Кто бы снес презренье века,

Тирана гнет и хамство гордеца,

Тоску любви, медлительность законов,

Глумленье подлости над стойкой честью,

Когда бы волен был прервать свой век

Простым кинжалом? Кто бы под ярмом

Пыхтел, потел, неся груз этой жизни,

Когда б не страх страны, с чьих берегов

Еще никто вовек не возвращался?

Он волю ослабляет, и нам легче

Терпеть страданья этой долгой жизни,

Чем страхи той, что неизвестна нам.

Так совесть в трусов превращает нас,

Так яркий цвет решимости природной

Бледнеет под тенями тусклой мысли;

Стремление, могучее в истоке,

Течет теперь иным, кривым путем

И в океан поступка не впадет.... Но тише!

Офелия, мой свет! В молитве, нимфа,

Мои грехи пред небом помяни...

Джон ДОНН

Священные сонеты

1

Ужель меня Ты создал для распада?

Наставь меня, ведь смерть недалека;

я мчусь навстречу ей, в душе - тоска,

и сгинули вчерашние отрады.

Смотрю вперёд - и в смерть спешит строка,

назад - лишь темнота доступна взгляду,

и чахнет дух мой, наклонясь над адом,

под тяжестью великого греха.

Но Ты - везде; мой взор, Тебе покорный,

Я обращаю к небу - и встаю;