Семь желаний Ани
Шрифт:
Причёску, которую бабушка выплетала с таким трудом, Ира расплела вмиг. Щедро побрызгала волосы спреем с запахом салона красоты. Разгладила их щипцами, хотя у Ани и так были гладкие волосы. Но благодаря спрею и щипцам они стали блестящими, как синтетический парик. Или как волосы из рекламы шампуня.
Аня надеялась, что её сейчас ярко накрасят, но все
Фотостудия оказалась тоже не слишком просторной — по сравнению с общим кабинетом и кухней. Пустое белое помещение с белым экраном на стене. У стены слева стоит ширма в розово-зелёную клеточку. Рядом — вешалка, похожая на очень длинный турник. На турнике болтаются на плечиках три платья и сарафан, на полу стоят четыре пары босоножек, сумочка и раскрытый зонтик от солнца. Вещи новые, дорогие и красивые, но совершенно не вызывающие желания ими обладать. Слишком уж нарядные. Словно созданы для того, чтобы в них сфотографироваться и аккуратно убрать в шкаф.
У дальней стены маячили два здоровенных прожектора. На штативе стоял фотоаппарат с огромным объективом.
Ане нужно было заходить за ширму, надевать вещи по списку, а потом прохаживаться вдоль стены, на которую были направлены лучи прожекторов. Она начала с «Комплекта № 1». Поёживаясь, выбралась из-за ширмы в хрустящем новом платье, перебирая в руках скрипучий ремешок сумочки.
Пока Аня преображалась, мама откуда-то притащила складной стул с табличкой «Режиссёр» и уселась у стены. Над фотоаппаратом колдовал человек в чёрной водолазке, с причёской как у «Битлз».
— Извините, что нет удобств, — застенчиво сказал он. — Людей мы тут снимаем не часто.
— А кого снимаете? — удивилась Аня.
— Обычно я фотографирую предметы. Например, всю прошлую неделю один зануда таскал сюда килограммами яблоки. Всё выбирал то единственное, которое будет выглядеть идеально.
— На яблоки была неделя, а на тебя у нас — не больше четырёх часов, — предупредила мама. — Так что не отвлекайся. Руки должны выглядеть естественно и свободно!
Аня попробовала держать руки свободно, но они повисли, налились тяжестью и заставили всю фигуру ссутулиться. Она мысленно обратилась к рукам, чтобы выяснить, какое положение кажется им естественным, но руки вновь вцепились в ремешок сумочки и стали его теребить.
— Займи руки движениями, представь, что ты сейчас поймаешь мячик, — посоветовал фотограф.
Аня стала ловить воображаемый мячик, но сумочка мешалась, путалась, съезжала с плеча, и мячик приходилось ловить и ловить заново.
— Я бы тебе дал что-то в руки, но у нас все предметы с логотипами, мы же ещё сувенирную продукцию делаем, — признался фотограф. — Ты вообще не подумай, я не торчу здесь целыми днями. Я главный художник. У меня есть рабочий стол и компьютер.
— Вы рисуете? — удивлённо спросила Аня. Главный художник ловко щёлкнул фотоаппаратом, запечатлев её искреннее изумление, а потом
— Обрабатываю, что нарисовали другие. Довожу до ума.
Такое впечатление, что каждый в мамином агентстве имеет не одну, а несколько специальностей. Даже подруга, которая часто звонит ей по выходным, днём сочиняет тексты для разных сайтов, а по вечерам проводит в спортзале тренировки с элементами латиноамериканских танцев.
К «Комплекту № 2» полагались босоножки с множеством ремешков: неудачное решение для лета. Пока застегнёшь их все, налетит туча и погода изменится. Аня вышла из-за ширмы и попросила дать ей хоть яблоко, одно из тех, которые главный художник фотографировал всю прошлую неделю. На яблоках-то логотипов не бывает.
— Яблоки мы съели во время переговоров, — сказала мама. — Это же у нас временная фотостудия. Обычно здесь переговорная. Стол, стулья, бутылки с водой. Экран со стены не снимаем.
— А гримёрная — это чей-то кабинет? — спросила Аня, прохаживаясь вдоль стены модельной походкой.
— Нет, гримёрная как раз — только гримёрная и больше ничего, — ответила мама. — Сначала хотели сделать там душевую, но потом решили, что душ будем принимать в спортзале внизу, всё равно всем сотрудникам абонементы оплачены. А там, чтоб не пустовало, поставили стол и зеркало. Очень удобно: многие теперь не красятся дома, приезжают и накладывают макияж здесь.
— Там ещё можно закрыться одному и подумать, если коллеги очень шумят, — ввернул главный художник.
Похоже, ему, как и Ане, было нелегко в большом скоплении народа. А вот мама явно скучала по толпе, ей хотелось, чтобы фотосессия скорее закончилась и можно было снова ворваться в гущу событий.
— Хватит отвлекаться, — скомандовала она. — Расслабься, как будто тебя не фотографируют. Подумай о чём-нибудь приятном. Например, как ты через две недели будешь выступать в Москве.
Аня, которая почти забыла о грядущем позоре, вся сжалась, как будто её уже тащили на сцену.
— Я тебя понимаю, — сказал главный художник. — Тоже не люблю быть в центре внимания. Но иногда они заставляют меня выступать на совещаниях. И я тогда закрываюсь где-нибудь и пять минут танцую. Один, для себя. И так успокаиваюсь.
Мама достала телефон и включила музыку — ту, под которую любила танцевать сама — и принялась отплясывать. Глядя на неё, Аня сделала пару шагов влево, вправо, расслабила руки, плечи.
— Готово, — сказал главный художник, утирая пот со лба. — Есть кадр.
Третий комплект спас зонтик, который можно было вертеть в руках совершенно законно.
Для четвёртого комплекта мама сжалилась и принесла Ане реквизит: единственный во всём агентстве стакан без логотипов с обычной холодной водой. Стакан разрешалось как угодно крутить в руках, но воду можно было выпить после того, как фотография будет готова — чтобы не смазать блеск на губах.
Аня уже допивала воду, когда в переговорную-фотостудию вбежал человек в ярко-зелёных джинсах и таком же пиджаке и предложил использовать Анины фотографии для рекламы яблочного сока. Но мама заявила, что второй фотосессии она не переживёт: на четыре комплекта и четыре фотографии ушло без малого три часа.