Семьдесят минуло: дневники. 1965-1970

Юнгер Эрнст

Тепло становится потому, что с изменением рамок в точке нуля картина по-новому поражает. Тут высвобождается «Внутренняя теплота». В ней, а не в холоде, Кеплер распознает образующую снежный кристалл силу. (De nive sexangula / О гексагональном снеге, Франкфурт-на-Майне, 1611.)

Запас Внутренней теплоты беспределен; он наполняет пустыни и океаны, лед полярных шапок, горячие и холодные звезды, застывшую в точке абсолютного нуля материю.

Вид снежинки согревает — мы чувствуем в ней произведение искусства, в айсберге — величие Вселенной, в которой «ни одно существо не может распасться в ничто».

ВИЛЬФЛИНГЕН, 24 ДЕКАБРЯ 1968 ГОДА

В рождественский сочельник по старой привычке принес свечу на кладбище.

Я наполовину зарыл ее в снег, сквозь который она просвечивала. В небе облако влачилось мимо бледной луны, вокруг которой в этот час кружит американский корабль.

Когда я ставлю на могилу свечу, этим ничего не достигается, но говорится о многом. Она горит для Вселенной, подтверждает ее смысл.

Когда они облетают Луну, этим достигается многое, но значит меньше.

1969

ВИЛЬФЛИНГЕН, 1 ЯНВАРЯ 1969 ГОДА

Преходящее искусство. От произведения к произведению, из года в год — и за их пределы. Артерии впадают в Тихий океан.

ВИЛЬФЛИНГЕН, 5 ЯНВАРЯ 1969 ГОДА

С Рождества снег. Птицы постукивают у окна клювами; я принес из амбара диски подсолнухов. Семечки в совершенном порядке покрывают их от центра к краю, обрамленному засохшими лепестками.

Семечки белые, как слоновая кость, черные или матово-фиолетового оттенка спорыньи. У каждого крошечный шрам: там насаживался венчик цветка. Рубцевание на светлых дисках остается почти невидимым, тогда как на темных оно обозначается пунктиром светлого растра.

Два диска лежат на подоконнике рядом со мной; третий я повесил наверху в рамке. Подлетают птицы, чтобы выклевывать семечки, и оставляют пустые оправы, как броши, из которых вынуты камни. У черных дисков оправы глубокого темно-коричневого цвета, а у белых — светлые: от желтого, как мед, до светло-коричневого, палевого и красно-бурого. Они — тоже художественные произведения. План проступает через оправу и оправленное, через форму и содержание. Для ювелира работа над оправой была бы даже труднее.

Птицы прилетают редко. Чаше всего появляется большая синица [943] , время от времени ее изящная родственница, лазоревка [944] . Реже, хотя здесь она обычно налетает стаями, мелькает зеленушка [945] с ее сернистой каймой. Очевидно, голод еще невелик.

Синицам доступен подвешенный диск подсолнуха, который они опустошают, цепляясь за края. Они вытягивают семечки и просто сбрасывают вниз, чтобы потом расклевывать их на подоконнике. Менее проворные зяблики на подобные фокусы не способны. Раздобыв семечко, они улетают с ним прочь или зажимают его в одну из канавок подоконника и долбят клювом.

943

Kohlmeise (нем.), Parus major L. (лат.).

944

Blaumeise (нем.), Cyanistes caeruleus L. (лат.).

945

Grunfink (нем.), Chloris chloris L. (лат.).

Они держатся осторожно: с липы бдительно наблюдают за окном, на мгновение подлетают и исчезают с добычей, которую часто еще и роняют. Они касаются диска с края и постепенно вычищают его так, как это происходит при затмении солнца. В конце концов, остается всего лишь колючая скребница, каркасная конструкция да ларь солярного изобилия.

ВИЛЬФЛИНГЕН, 12 ЯНВАРЯ 1969 ГОДА

Еще раз к вопросу о Внутренней теплоте. Итак, Кеплер [946]

полагает, что она, а не холод, образует снежный кристалл.

946

Иоганн Кеплер (1571–1630), немецкий математик, астроном, оптик и астролог; открыл законы движения планет. С 1591 учился в знаменитом университете Тюбингена, основанном в 1477 г. (математика, астрономия, теология). Потом работал в Граце и Праге при дворе императора Рудольфа II; первая книга И. Кеплера называлась «Тайна мироздания» (Mysterium Cosmographicum). В 1628 г. переходит на службу к герцогу Валленштейну. В 1774 г. большую часть его архива приобрела Петербургская Академия наук, где он и хранится в настоящий момент.

Здесь следовало бы вспомнить о рубцевании, о следе, который остается после операции и говорит о том, что кризис миновал.

Но сначала нам следовало бы освободиться от представления о физической теплоте. Внутренняя теплота живет в ледяной глыбе, как и в солнце, в хлебном зернышке, как и на Синае.

Между тем мы вынуждены пользоваться словом «теплота», если хотим высказать предположения, которые не поддаются эксперименту. Почему мы говорим, например, «Вечная весна», а не «Вечная осень», что кажется более логичным? Потому, пожалуй, что мы чувствуем, что в весну простирается что-то такое, что сильнее не только зимы, но и самой весны… сильнее, чем разрастание и увядание, чем цветение и плод. Упование простирается далеко за рамки любого представления.

Очевидно, Кеплер видит в холоде воздействие, которому подвергается материя, или, по крайней мере, вмешательство, которое ее модифицирует. В ответ она прибегает к своим резервам, именно к Внутренней теплоте, и исторгает из себя новую форму: кристалл.

Возможны также иные раздражители, нежели холод — например, магнитное поле и давление. На материю оказывается давление, она отвечает. При таком взгляде можно было бы вспомнить о городе, мимо которого проходит войско или начинает его окружать. Аналогично ведут себя металлические опилки, попавшие в магнитное поле, или семена плауна [947] в фигуре Лихтенберга [948] .

947

Barlapp (нем.), Lycopodium L. (лат.).

948

Фигуры Лихтенберга, картины распределения искровых каналов, стелющихся на поверхности твердого диэлектрика при т. н. скользящем искровом разряде. Впервые наблюдались Г.К. Лихтенбергом в 1777.

В городе тоже могли бы поднять флаги, выставить боевые знаки. Они выражали бы волю к сопротивлению. Это — сравнение в пределах мира символов. Мы могли бы сделать отсюда те или иные выводы или оставить совершенно без внимания.

Внутренний запас нам следует представлять себе не только безмерным, но и неисчерпаемым. Любое разворачивание силы оттуда является только знаком, а не отдачей. Энтропия, как вся термодинамика, остается снаружи, она не имеет ничего общего с Внутренней теплотой.

Внутренняя теплота: творение без нее немыслимо. Любое осуществление, любое образование предполагает сопротивление. Это справедливо как для жемчужины, так и для алмаза, как для оплодотворения клетки, так и для замысла стихотворения. Триумфы, отличительные признаки абсолютного, остаются на трассе, ведущей сквозь время. Время формируется и тает, как снежинка на ладони, пульсирует вокруг покоящегося полюса. Абсолютное лишено иерархии.

Боль — это пошлина от первого до последнего вздоха. Строгий отец, суровая школа, голод, нужда, а также отчаяние в ночи. Все это вызывает Внутреннюю теплоту из неисчерпаемого.