Семен Бабаевский. Собрание сочинений в 5 томах. Том 5
Шрифт:
— Почему же не бывать? Просто упорствуешь.
— Мое, мне привычное, не трогай, не дозволю.
— Ты, как норовистый конь, остановился и стоишь.
— И в кого ты, сынок, уродился? — спросил отец, сокрушенно покачав головой. — Как ты мудро и легко все решаешь. Отца приравнял к норовистому коню. Хочешь, чтоб я жил так, как ты, а я так жить не могу и не желаю. И не забывай — у меня есть своя голова на плечах.
— Всему этому приходится лишь удивляться.
— Это мне, сынок, приходится глядеть на тебя и удивляться. — Старик сурово сдвинул густые седые брови. — Как же это ты, сын Беглова, позабыл, кто ты таков? Ить я, твой батько, родился и возрос не под белой
— Это не оправдание, — сказал Дмитрий, прикуривая сигарету. — В труде человек ты передовой, дважды Герой, а взгляды на жизнь и на свой быт у тебя явно отсталые.
— Каков я есть, таким и останусь, и не тебе меня поучать.
— Отец, не будь консерватором. Крестьянский консерватизм — это как раз то зло, с которым предстоит еще борьба и борьба.
— Непонятными словами не стращай, не испужаюсь. Ты что, или не желаешь толковать с батьком на понятном наречии? Или разучился?
— Отец, с тобой вообще говорить трудно. Очень трудно!
— А почему? Да потому, что балачку завел не о том, о чем нужно. — Василий Максимович скомкал в кулаке свои «мопассановские» усы, задумался. — Ну на кой ляд мне твой теплый нужник в хате? Да ты что, али смеешься над батьком? И домашность кирпичная мне ни к чему. Мы с матерью как скворец и скворчиха проживем свой век и в старом гнезде, нам в нем хорошо и привычно.
— У тебя внуки растут. Сколько их Бегловых и не Бегловых?
— Да, внуков у меня порядочно наберется, признаться, и счет уже потерял. — Глаза у старика помягчели и уже ласково выглядывали из-под все еще насупленных бровей. — Скоро появятся на свет новые внуки — один Беглов, другой Ткаченко. Эльвира и Тася поджидают первенца.
— Вот и подумай о них, о своих внуках.
— Чего ради деду о них думать? Пусть подрастают, становятся на ноги, ума набираются и сами о себе думают.
— Отец, я не говорил тебе о Холмогорской, о ее будущем, — спокойно и примирительно заговорил Дмитрий. — Мне точно известно, что по генеральному плану нашего края Холмогорская с ее природными богатствами, здоровым предгорным климатом, с ее быстроводной Кубанью и близостью Кавказских гор, с ее озерами, садами лет через десять станет не станицей, а зоной отдыха трудящихся, своеобразным городом-спутником Степновска. Вот где кроется ответ на давний твой вопрос: куда идет станица? Идет она очень хорошо и правильно!
— Сам знаю. Так что из того следует? — спросил отец. — К чему ты клонишь? Сказывай попонятливее.
— Ни к чему не клоню, а хочу сказать: по тому же генеральному плану из Степновска в Холмогорскую пройдет троллейбусная линия, сообщение быстрое и удобное, — пояснил Дмитрий, желая показать отцу свою осведомленность. — Пройдет прекрасная дорога на электротяге. А это значит, что холмогорцы намного приблизятся к Степновску, сократится расстояние.
— Далековато тянуть провода.
— Если нужно, то все будет сделано. — И снова Дмитрий не мог говорить спокойно: — Вникни в смысл этих слов: зона отдыха! Неужели не можешь понять, что значит иметь в Холмогорской не хатенку под сгнившей кровлей, а настоящий, под железом, кирпичный дом со всеми бытовыми удобствами?
— Так, так, знать, ты, мой сын, считаешь, что твоему батьке надобно иметь домашность не в родной станице, а в зоне отдыха? — с ухмылкой спросил Василий Максимович. — А я, дурень, об этом как-то и не подумал.
— Отец, не прикидывайся этаким станичным простачком, тебе это не идет, — с видимым спокойствием сказал Дмитрий. — Я-то тебя знаю, в простачки никак не годишься. Поэтому будем говорить откровенно и по-деловому.
— Ради этого я и прибыл. Только мой разговор не о хате…
— О холмах?
— О них, сердешных.
— О холмах, отец, говорить нечего.
— Это почему же так?
— Мой проект принят во всех инстанциях, утвержден, одобрен и привязан к месту. — Дмитрий снисходительно улыбнулся, как бы говоря: все одно, старик, не поймешь. — В языке строителей есть такое выражение: привязка объекта к месту. Так вот, строительный объект в Холмогорской уже привязан к месту, и переутверждать, перепривязывать никто не станет.
— Знать, привязано? Может, и узлы затянуты?
— Да, если угодно, и узлы затянуты.
— Тебе что, другого места не нашлось? Кругом Холмогорской какой стелется простор — строй что хочешь! Чего же ради посягаешь на холмы?
— Не посягаю, нет. Обстоятельства, сама жизнь заставляет меня это делать. — Дмитрий смотрел на отца полными горечи глазами. — Я уже не раз говорил: мой проект необычный, он сделан специально для холмогорского комплекса.
— А зачем тебе понадобились холмы?
— По проекту цеха будущего комплекса должны стоять на возвышении, это необходимо для автоматизации процессов производства, — с тем же видимым спокойствием отвечал Дмитрий. — Зачем же ставить дорогостоящее возвышение, когда есть готовое, даровое, отлично, веками спрессованное?
— Те возвышения, сынок, не простые, вот в чем вся штука, — грустно сказал отец. — Холмы стоят века, они людской кровью умытые, на них по весне маки зацветают, ковыль-трава поклон отвешивает путнику.
— Что тебе еще сказать? — Дмитрий поднялся и зашагал по мягкому ковру. — Трещит, на куски ломается весь станичный уклад, изменяется труд и быт холмогорцев, а ты, передовой человек, ничего этого не видишь и не замечаешь. В станицу входит индустрия, именно с нею и связано будущее хлеборобов. И то, что делается в Холмогорской сегодня, — это еще только цветики. Ягодки впереди, и задержать или приостановить в станице поступь индустрии невозможно, как невозможно задержать восход солнца. Извини меня великодушно, но твою трогательную заботу о холмах нельзя ни понять, ни объяснить, и тут ты похож на своего старорежимного братца Евдокима. Тот как только выпьет, так и начинает оплакивать своих былых коней и казачью старинушку. Погибло-де казачество, не стало-де в станице ни тишины, ни покоя, на улицах нет ни коня под седлом, ни запаха конского пота. В домах телевизоры, радио, на улицах машины. А ведь этому, отец, надо радоваться! — Дмитрий остановился у окна, не зная, что еще сказать насупленному старику. — Нельзя оплакивать то, что себя изжило и что уходит от нас навсегда. Хорошо, что уходит, скатертью ему дорога!
— Умничаешь, Дмитрий! Стал сильно грамотным!
— Не умничаю, а говорю то, что каждый тебе скажет. Ведь ты и на нас, своих детей, обижаешься, — продолжал Дмитрий, стоя у окна. — Ты почему-то убежден, что дети тракториста обязательно должны быть трактористами, и в этом глубоко заблуждаешься. В жизни так не бывает, И у тракториста могут родиться и рождаются дети талантливые, даже одаренные, и именно колхозный строй дает им широкую возможность проявить свой талант и свою одаренность. В этом и есть суть нашей реальной жизни.