Семен Дежнев — первопроходец
Шрифт:
Дежнёв виделся со старым знакомым Юрием Крижаничем. Снова долгие беседы о Восточной Сибири, о плавании вокруг Большого Каменного носа, об Анадырском крае. И снова расспросы, расспросы любознательного хорвата. Он выражает надежду на скорое освобождение из ссылки. Воевода, кажется, доволен примерным поведением ссыльного и обещает замолвить за него словечко перед московскими властями.
С открытием навигации снова в дорогу. Вновь многоводные сибирские реки, пороги, стремнины, волоки. И всё же обратный путь не кажется таким долгим, тяжким, как дорога с Лены в Москву.
Вот и Лена. Вниз по реке лодья легко идёт под парусами. Встречаются якутские поселения. На пойменных лугах пасутся коровы. А вот и башни острога. Долгожданный Якутск.
— Не слышал ли, мил человек, чего о моём сынке Любимушке? Почему не вижу его среди встречающих?
Таков был первый вопрос, заданный Дежнёвым встречному казаку.
— Нет твоего Любима в Якутске. Ушёл с отрядом служить в дальние земли, — ответил казак.
19. ПОСЛЕДНИЕ СЛУЖБЫ
Голенищев-Кутузов встретил Дежнёва сдержанно, даже, пожалуй, неприветливо. С чином атамана, который удалось Семёну Ивановичу выхлопотать в Москве, не поздравил. В своём окружении воевода не скрывал недовольства.
— Каков выскочка! — говорил он. — Теперь подавай ему, безродному казачишке, подходящую должность. А я берег оклад атаманский для одного достойного казака.
Окружение знало, что достойными Голенищев-Кутузов называл вовсе не самых отличившихся, проявивших храбрость в походах, а людей со связями, которые могли принести ему, воеводе, какую-либо выгоду. А что возьмёшь с безродного казачишки, будь он хоть атаман? Так рассуждал Голенищев-Кутузов. Дежнёву он сказал коротко:
— Жди, пока не подберу тебе должность.
Отряд Ерастова возвратился в Якутск в середине лета 1666 года. Около четырёх лет заняла поездка в Москву. За это время в Якутске произошло много перемен. Сменились люди в воеводском окружении. Одни уезжали нести службу в дальних зимовьях и острожках, другие приезжали из отдалённых уголков края, чтобы занять их место. Иван Большой Голенищев-Кутузов доживал последние недели на посту воеводы и ждал замены. Его должен был сменить князь Иван Петрович Барятинский, находившийся где-то в пути. В окрестностях Якутска три года тому назад был основан Спасский монастырь. Церковь стремилась расширить своё влияние в якутском крае, в качестве опоры светской власти. Теперь на перезвон колоколов Троицкого собора отзывались колокола монастырского храма. Монастырь пополнялся; отслужившие своё и удалившиеся на покой казаки принимали монашеский сан. Приезжали молодые послушники и иноки из Енисейска и Тобольска.
Голенищев-Кутузов медлил с назначением Дежнёва на новую должность. Приехал новый воевода, князь Барятинский. От предыдущего воеводы он отличался разве только сановной надменностью и невероятным тугодумием. Семён Иванович не выдержал долгого ожидания и обратился к новому воеводе с вопросом — когда же можно рассчитывать на новое назначение.
— Входим в курс дела, думаем, прикидываем. Жди.
Дежнёв пребывал в Якутске без определённых занятий, без близких людей. Сын Любим нёс службу где-то за тридевять земель. Неопределённость и одиночество тяготили Семёна Ивановича.
Однажды встретилась ему старая знакомая Степанида, и он пожаловался ей на гнетущее одиночество. Оно усугублялось ещё и тем, что ни с самим воеводой, ни с казачьей старшиной, составлявшей воеводское окружение, Семён Иванович никогда не был близок.
— Подумал над моими словами, Сёмушка? — спросила участливо Степанида. Она напоминала о прежнем разговоре, когда предлагала Дежнёву свои услуги свахи. А в Якутске она слыла первой свахой.
— Не было времени подумать, — неохотно ответил Дежнёв.
— Заходи ко мне, потолкуем. Не стоило бы тебе хозяйкой обзавестись? Зачем одному-одинёшеньку остаток жизни коротать?
«А в самом деле, зачем», — подумал Дежнёв и пришёл к Степаниде потолковать. Та прямо приступила к делу:
— Ты казак ещё хоть куда, в чине высоком. Не важно, что седенький. Тебе баба нужна и хозяйка в доме.
— Пожалуй, ты права, Степанидушка, — отозвался Дежнёв. — Есть что подходящее на примете?
— Есть, конечно. Иначе и не приглашала бы тебя для беседы.
— О каком товаре речь пойдёт?
— Говоря откровенно, товар подержанный. Тридцатилетняя вдовушка. Так ведь и ты не юнец.
— Расскажи о ней поподробней.
— Муж её кузнец, Иван Арбутов, года два тому назад скончался от грудной жабы. Вдова, якутская баба, до крещения звалась Кантеминкой, или, на русский лад, Капкой. В крещении стала Пелагеей. Сынок у неё от покойного мужа, Осип.
— Сколько годков Осипу?
— Точно не скажу. Полагаю, что лет семь-восемь.
— Красивая эта Капка?
— Какое это теперь для тебя имеет значение? Баба как баба. Всё у неё на месте.
— Подумаю, Степанидушка.
— Долго-то не раздумывай. Будешь долго раздумывать — ходовой товар уплывёт в чужие руки. Сам ведь знаешь, русских женщин в Якутске всё ещё мало. Поэтому-то служилые вынуждены брать якутских жён. И вдовушки находят спрос. При вашей нелёгкой казачьей службе многие мужики не возвращаются из походов, а жёны становятся вдовами. Однако же коли возраст ещё позволяет, во вдовах долго не засиживаются. Учти это.
Раздумывал Семён Иванович. Тяжко переносить одиночество. Иногда становилось нестерпимо тоскливо. И в то же время мысль о вторичной женитьбе пугала его. Ведь он уже не молод, в долгих скитаниях отвык от женской ласки, заботы. Да и жена его Капка (если он решится на женитьбу) будет женщиной не первой молодости, да ещё с чужим ребёнком. Его ждёт далёкая служба в каком-нибудь зимовье или острожке. Захочет ли его новая жена с малолетним сыном покинуть насиженное место, хозяйство и последовать за новым мужем, может быть, вести вместе с ним скитальческий образ жизни? Кузнец, говорят, был мужик хозяйственный, обстоятельный, имел избу, корову, участок земли.