Семен Дежнев — первопроходец
Шрифт:
Дежнёв выслушал Галкина и возразил:
— Для таких серьёзных переговоров моего уразумения в якутском языке не хватит. Толмача бы мне.
— Будет тебе толмач, раз дело такое серьёзное.
Отряд Дежнёва отчалил на большом дощанике-паруснике. Взяли с собой на борт и лошадей, на тот случай, если не удастся вернуться в Якутск до ледостава. К отряду присоединился и Трофим, толмач. Спустились по Лене до впадения её большого левого притока Вилюя, потом поднялись по Вилюю. Расспрашивали якутов из местных поселений —
Становище оказалось вовсе не таким большим, как ожидал Дежнёв, — с десяток юрт. Рядом паслось стадо. При переходе на Вилюй Сахей растерял часть своих людей, не пожелавших следовать за своим воинственным предводителем. Бросили якорь в воду около берега. Семён Иванович решился съехать на берег один, лишь в сопровождении толмача.
— Не рискуешь ли? — спросил с тревогой один из казаков.
— Рискуем только вдвоём с Трошкой. Это лучше, чем рисковать всем отрядом, — невозмутимо ответил Дежнёв.
Сахей, уже немолодой, крепко сбитый, с лицом, изуродованным шрамом от сабельного удара, вышел из юрты навстречу Дежнёву. Его сопровождали два дружинника, вооружённые луками и кинжалами.
— Зачем пожаловал, белый человек? — недружелюбно спросил Дежнёва князец.
— С добром к тебе пришёл, Сахей. Видишь, оружия у меня нет. Мстить за прегрешения твои не собираюсь. На то есть Бог, высший судья всем нам.
— А не боишься, что мои молодцы порешат тебя, как порешили тех белых, которые угрожали мне?
— Если ты настоящий батыр, мне нечего тебя бояться. Батыр не тронет безоружного, пришедшего с миром.
— Хорошо говоришь. Зайдём, что ли, в юрту?
— Зайдём.
В юрте расселись у камелька. Рядом с Дежнёвым сел Трофим, приходивший ему на помощь, если Семён Иванович испытывал затруднения. Вооружённые стражники остались стоять у входа.
— Что тебе от нас надо?
— Помириться с тобой, Сахей. Русские хотят жить со всеми саха в мире и согласии.
— И мы сами, кангаласские саха, хотели бы этого. Жить с белыми людьми в мире и дружбе. Но ничего из этого не получается.
— Получится, Сахей, если приложить обоюдные усилия.
— Вы грабите нас, требуете платить ясак. Потом приходите снова и ещё требуете. Где же конец? Вот люди наши и возмущаются.
— Понимаю тебя, Сахей. Не скрою от тебя, что среди сборщиков ясака попадаются жадные, несправедливые люди. Перечисли нам все обиды, которые чинили тебе и твоим людям наши казаки. Я выслушаю тебя и доложу нашему большому тойону. Он разберётся.
— Зачем вообще мы должны платить вам, белым людям, ясак?
— Ты наивный человек, Сахей. Уж так испокон веков заведано Богом нашим и твоими богами. Вот ты тиун, князец над кангаласским родом. Твои родичи делятся с тобой своими достатками, чтобы ты был богаче других, мог держать дружину.
— Так-то это так, — соглашался
— А часть твоего достатка — ясак с твоего рода ты выплачиваешь нашему большому тойону, который живёт в крепости на большой реке. Чтоб он мог содержать войско, жить достойно его высокому званию. А над ним наш самый большой и могущественный тойон. Мы зовём его царь. Он господин над всей великой страной, которую за год не объедешь. В ней живут многие народы, в том числе и саха. Самая большая часть ясака, мы называем её соболиной казной, поступает царю.
Сахей, кажется, плохо понял рассуждения Дежнёва и спросил с недоумением:
— Этот ваш самый большой тойон, которого вы зовёте царём, на небе живёт?
— Нет, Сахей, не на небе. В большом городе, за тридевять земель отсюда, в больших каменных палатах.
— Мы бы не против замирения с белыми людьми. Жить в мире и согласии лучше, чем враждовать.
— Вот видишь, Сахей. Сам понимаешь. Ты мудрый человек.
— А не будут ли русские нас по-прежнему обижать?
— Мы сами не даём в обиду саха. Приходим на помощь обиженным. — Дежнёв с помощью толмача рассказал Сахею о недавнем своём походе на Амгу, где местное якутское население страдало от бесчинств разбойной шайки Каптагайки.
— Мы заставили шайку рассеяться, побросать награбленный скот. Каптагайка трусливо бежал. Скот мы вернули ограбленным людям. Все саха с Амги были на нашей стороне и поднялись против разбойной шайки. Подумай, Сахей. Не надоело тебе скитаться?
— Что и говорить... Люди устали, тоскуют по своим насиженным местам. У нас женщины, дети, дряхлые старики. Они тяжело переносят скитальческую жизнь. Во время перехода на Вилюй пало много скота.
— Замирись, Сахей, и уйдут от тебя все невзгоды. Твои же соплеменники замирились. Согласились ясак платить. Один ты заупрямился.
— Надо со старейшинами посоветоваться.
— Вот и посоветуйся.
Долог был разговор с Сахеем, упрямцем и тугодумом. Дежнёв ещё и ещё раз приводил свои доводы, напоминая упрямому тойону, что подавляющее большинство народа саха живёт с русскими в мире и добром согласии. Более того, эти два народа часто роднятся. За примерами далеко не ходить. Вот перед Сахеем сидит Трофим, толмач, женатый на якутке, Катеринке. Хорошо живут, довольны друг другом. У них уже двое детишек. Разве это плохо? Дети наследуют всё лучшее, что есть в обычае и образе жизни и у русских, и у якутов.
Сахей слушал красноречивого Дежнёва и постепенно смягчался. В конце концов приказал прислужнику подать гостям кумыса и кедровых орешков. Напоследок сказал уклончиво:
— Посоветуюсь со стариками. Приходите завтра, тогда и скажу свой ответ.
Дежнёв с Трофимом возвратилась на дощаник, а на следующий день были снова в юрте Сахея.
— Мы согласны замириться с белыми людьми, — сказал Сахей как-то обыденно, просто.
— Вот и хорошо. Ты поступил разумно. В знак нашего примирения прими от нас вот этот подарок.