Семейная книга
Шрифт:
— Чаю, — бросил я персоналу, — два!..
Официант, по-видимому, колебался несколько секунд, затем тяжелой поступью направился на закопченную кухню. Мы слышали, как он обращается к кому-то за дверью голосом, преисполненным ненависти:
— Есть еще кипяток?
А тем временем второй официант начал складывать столики на улице. Он делал это энергичными движениями, как будто хотел этим обозначить безжалостно уходящее время. Второй официант подбежал к нам рысцой с двумя стаканами чаю и поставил их на наш столик с нервным выражением лица. Мы размешали чай, чтоб он слегка подогрелся, и принялись
— Извините, минутку…
Это был лысый. Он поднял наши стаканы и стащил со стола скатерть, испещренную пятнами. Мы на это не реагировали, ибо поверхность голого стола была гладкой и приятного цвета, а тем временем первый официант снял белый жакет, появился в двери в голубеньком плаще и чего-то ждал. Второй официант закончил складывать столы и выключил наружную неоновую рекламу.
Во мне стали нарастать сомнения.
— Послушай, — прошептал я жене, — может, они хотят уже идти домой?
— Возможно. Не смотри вверх!..
Напряжение росло с каждой минутой. Было ясно, что нам нельзя проявлять ни малейших признаков слабости, поэтому мы продолжали бодро шептаться, одиноко сидя за столиком. Через какое-то время к нам подскочил официант в голубеньком плаще и ткнул мне под нос тарелку со счетом. Я отодвинул посуду, и плащ отступил. Лысый снял шляпку жены с вешалки и нежно положил ее на столик.
— Спасибо, — поблагодарила жена, — у вас есть пирожные?
Лысый содрогнулся и взглянул назад, на второго официанта, который причесывался у зеркала. Молчание продолжалось целую вечность, но все же к нам вышел официант в плаще и швырнул нам порцию пирожных с сыром. Жена уронила вилку, и возникла необходимость принести другую. Не спрашивайте…
— Я долго не продержусь, — прошептал я, — я больше не могу…
— Держись! Ты должен!
Свет в ресторане погас и зажегся несколько раз, но мы перенесли это как обычное явление. Лысый опустил какие-то железные шторы снаружи с оглушающим скрипом и шумно закрыл дверь во двор двумя с чем-то поворотами ключа. Из кухни вышла потрепанная женщина с ведром и стала мыть тряпкой пол.
— Извините, госпожа…
Она мыла тряпку под нашим столом. Я задрал ноги, дабы дать ей свободный доступ. Второй официант, завершивший причесывание, прошелся по ресторану, поднимая стулья и ставя их перевернутыми на столы. Тут мы уже явно ощутили, что наше присутствие более нежелательно.
— Но почему же, — прошептал я жене, — нам не говорят, чтобы мы уходили?
— Это некрасиво, — прояснила жена, — они хотят быть вежливыми…
Уважение к гостю — это очень важная вещь на востоке. Говорят, что бедуинские шейхи готовы принимать вас в качестве гостя годами и не напомнят ни одним словом, что пора освобождать территорию. Из-под полуопущенных ресниц я мельком бросил взгляд на окружающее. Первый официант стоял себе на улице, молча глядя на нас, второй собирался закончить переворачивание стульев, а лысый надел берет и открыл деревянный ящичек, висевший на стене. Тут же потухли все неоновые огни кругом, и лишь из-за двери в ресторан пробивался свет. Через некоторое время я почувствовал, что кто-то ставит перевернутый стул мне на спину. В темноте я нащупал руку жены.
— Эй, — услышал я голос жены, —
Это их почему-то расстроило. На мгновение я почувствовал вибрации воздуха в темноте, затем лысый зажег спичку и вернулся к нам от двери.
— Извините, — его лицо было красным в свете колеблющегося огонька, — мы закрываемся в двенадцать…
— Так что ж вы молчите? — заметил я. — Как мы могли об этом догадаться?
Мы сняли с себя стулья, заплатили и вышли вприпрыжку по мокрым плиткам пола. Было без восьми минут двенадцать по сверкающим ближневосточным часам.
Дырочка в ведре
В эти дни, как вы помните, разверзлись хляби небесные, и потоки обрушились прямо на наш маленький домик в Афеке. В результате этого явились предо мною сыновья мои, ликуя:
— Папочка дорогой, стенка в подвале делает пи-пи.
Мы с презрением отвергли заклинания Рафи, но поставили его забавное заявление в повестку дня, дабы наш подвал не превратился в настоящий плавательный бассейн.
То есть случилось так, что из пены подвала без всякого предварительного предупреждения начала сочиться вода. Мощная струя обогащала наши владения как минимум на кубометр каждые четверть часа. Пророк Моисей мог бы здесь чувствовать себя так же превосходно, как и в те времена, когда ему удавалось высекать посохом воду из скалы. Он вряд ли нашел бы для себя лучшее место.
Нет надобности говорить, что мы совершенно не растерялись.
— Вода! — заверещала жена, выскочила из бури на улицу, вернулась, и, снова выскочив, заорала: — Потоп! Спасите! Подвал! Пожарная! Потоп! Муниципалитет! Спасите! Вода!
Я же бросился к телефону и обратился, прерывая свою речь стонами, к достославному Штоксу. Сантехник не видел причин для паники.
— Это не по моей части, — успокоил он меня, — это просто большое озеро под домом, обыкновенный потоп.
— Что же делать, Штокс, что делать?
— Ну, скоро лето.
— А пока??
— Пока надо вычерпывать воду, иначе все разрушится…
Жена пыталась заткнуть щель в стене вначале спиной, затем при помощи пластилина, потом — пластырем для ран, что свидетельствовало о некотором ее замешательстве. Довольно быстро выяснилось, что единственный путь обуздать неожиданно пробившийся источник — это засунуть палец глубоко-глубоко в дырку, дабы таким образом заткнуть ее хотя бы частично, в то же самое время хватать два ведра, наполнять их благословенными водами, покрывающими наш пыточный подвал двадцатисантиметровым слоем, бежать наверх, выливать воду перед домом, бежать обратно, затыкать пальцем, бежать, затыкать и снова наверх…
— Представь себе, — утешила меня жена, — как чувствовали себя жители Флоренции, когда город затапливало…
— Во Флоренции все чувствовали себя прекрасно, — выразил я свое мнение, — ибо там рушились всего-навсего разные дерьмовые статуи, а не наш подвал.
Да и я лично не родился под созвездием Водолея, а потому за последние полчаса вымотался до полного изнеможения, таская тяжелые ведра. К тому же Амир меня раздражал, непрерывно пуская бумажные кораблики по водичке и хохоча в неописуемом восторге.