Семейная кухня (сборник)
Шрифт:
– Что у вас общего? – никак не могла понять причины нашей вдруг возникшей симпатии и дружбы мама.
Общим у нас была еда. Мы понимали друг друга без слов. Наша дружба была замешена на тесте и скреплена растительным маслом, в котором жарились пирожки.
Славик молча смотрел, как я жую, а я рассказывала ему про пироги, которые ела у бабушки, про халву и вареную курицу. Славик сглатывал слюну.
Мама раскусила нашу порочную связь и приняла меры. Перед тем как впустить Славика в квартиру, она проводила досмотр.
– Выверни карманы, – требовала она.
Славик
Тогда Славик придумал спускать мне еду на нитке. Он обматывал жесткую, как подошва, подгоревшую тети-Галину котлету ниткой и спускал мне в окно. Пока я ее ловила, котлета несколько раз ударялась об стену дома и проезжала по подоконнику. Но она была невозможно вкусная – в кусках известки и голубином помете. Точно так же Славик мне транспортировал белый хлеб и жареную картошку, привязывая к нитке по одной картошине.
Я питалась на подоконнике, вместе со слетавшимися на крошки голубями и воробьями.
– Ничего не могу понять, почему подоконник со стороны улицы весь в птичьем помете? – удивлялась мама. – Даже на кухне чистый.
На самом деле после нескольких дней усиленных тренировок я наловчилась хватать нитку с первого раза, так что котлета не успевала остыть – верный Славик всегда заботливо мне ее подогревал, умудряясь сжечь с того края, который оставался непрожаренным у тети Гали.
Из секции художественной гимнастики меня все-таки выгнали – за толстую попу под коленками. Мама плакала весь вечер. Я скакала на кровати, где под подушкой был спрятан пирожок с яблоками, кусочек белого хлеба и шоколадная конфета.
Про любовь к детям, или Как испортить «Наполеон»
Мама все-таки сменила работу. Давно собиралась, но все не решалась. Из-за меня. Боялась, что не найдет новую, вот и сидела на старом месте, хотя сил никаких не было. Дело в том, что ей очень не повезло с начальником, хотя обычно ей с мужчинами везет: они в нее влюбляются раз и навсегда. Но этот начальник, Иван Иваныч, маму невзлюбил непонятно почему. Наверное, из-за меня.
Иван Иваныч очень не любил детей. Прямо ненавидел. На самом деле он был несчастный человек – от него ушли две жены, обе по причине беременности не от Иван Иваныча, а от других мужчин. Так что он решил, что он детей не любит. К сотрудницам, которые были матерями, он относился с прохладцей. К матерям-одиночкам, каковой являлась моя мама, очень плохо.
– Не хочу на работу, – говорила мне утром мама. – Мань, покашляешь в трубку?
Это был излюбленный мамин прием. Она часто ссылалась на мое слабое здоровье, когда прогуливала работу. Или шла сдавать кровь, чтобы получить дополнительный выходной, став почетным донором и обладательницей грамоты и памятного значка. Все бывшие начальники всё понимали и знали, что мама отработает прогул, сделав все дела на месяц вперед. Только Иван Иваныч не хотел войти в ее положение.
– Иван Иваныч, у меня дочь заболела, – звонила она начальнику, а я на заднем плане активно кашляла. – Я не выйду сегодня.
– Мне
Но однажды случилось так, что я действительно заболела.
– Иван Иваныч, у меня дочь заболела, – позвонила мама начальнику.
– Знаю я ваши штучки! – закричал Иван Иваныч.
Мама шарахнула телефонную трубку, сгребла меня в охапку, засунула в такси и привезла на работу. Она была внешне предельно спокойна, что означало крайнюю степень ярости.
Она довела меня до кабинета начальника, открыла ногой дверь и прервала важное совещание.
Пока Иван Иваныч кричал и размахивал руками, выгоняя меня с мамой из кабинета домой, я успела на него покашлять и несколько раз чихнуть. После этого его сразил зверский грипп, с которым он пролежал в постели почти две недели, и вся контора говорила, что «поделом».
– Ты специально это сделала! Признайся! – кричал на маму вышедший после больничного Иван Иваныч. – Ты специально дочь привезла, чтобы она меня заразила!
– Дурак, – ответила ему мама и ушла.
Некоторое время Иван Иваныч с мамой не связывался. Даже позволял ей прогуливать и уходить в отпуск за свой счет.
Но когда мама позвонила ему в очередной раз и сказала, что дочь заболела ветрянкой, начальник не выдержал.
Сцена повторилась с точностью до деталей. Разница была только в том, что я сидела в кабинете маминого начальника с кляксами зеленки на лице.
Кто ж знал, что Иван Иваныч не переболел в детстве ветрянкой? Никто не знал. В такое даже поверить было невозможно, потому что все-все должны были переболеть свинкой, скарлатиной и ветрянкой.
Главное, что начальник не сразу понял, что у него ветрянка. Думал, что у него… э-э… венерическое. И даже устроил скандал одной даме, с которой у него были отношения. Венеролог долго смеялся и выписал зеленку.
Оказалось, что взрослые болеют ветрянкой не так, как дети, а гораздо тяжелее. Иван Иваныч месяц пролежал дома. Чуть не умер.
И все на работе полюбили мою маму еще больше и передавали для меня шоколадки, конфеты и вафли. Потому что подчиненными Иван Иваныча были в основном женщины с детьми и матери-одиночки, которые никак не могли любить своего начальника и считали, что его бог так наказывает за то, что он детей не любит.
Но мама чувствовала свою вину. И очень переживала. Правда. У нее на самом деле доброе сердце.
Иван Иваныч должен был выйти на работу к 23 Февраля. Женщины готовили праздник малочисленным и оттого вдвойне ценным коллегам мужского пола. Каждая сотрудница должна была принести свое фирменное блюдо. Мама опоздала на распределение блюд, и ей досталось сладкое. Надо было испечь торт.
– Я не умею, – пыталась отбиться она.
– Испеки «Наполеон», – посоветовала секретарша Лариска.
– Я сладкое вообще не умею делать, – честно призналась мама.
– Я рецепт тебе напишу, раз плюнуть, «Наполеон» испортить невозможно. – Лариска написала подробную инструкцию, как печь коржи, как делать крем.