Семейная кухня (сборник)

Трауб Маша

Вечером мама стояла над бумажкой и остервенело взбивала венчиком яйца. А я тогда поняла, что и у самых идеальных поваров и хозяек есть слабые места. У моей мамы таким «местом» были десерты.

Кое-как она испекла коржи, сделала крем. В инструкции было сказано, что торт нужно поставить под гнет, чтобы коржи пропитались. Вместо гнета мама решила использовать себя. Она положила на торт противень и села сверху с книжкой. Когда ей нужно было отойти к телефону или в туалет, она сажала на торт меня. Книжка была интересная, так что мама просидела

на торте достаточно долго.

Утром на вытянутых руках она донесла торт до метро, стояла всю дорогу, чтобы доставить блюдо в целости. Но на входе на работу она столкнулась в дверях с Иван Иванычем, который не видел ее и открыл дверь слишком широко. Дверь ударила по рукам, торт упал и развалился. Иван Иваныч даже этого не заметил.

– Ну все! – произнесла моя мама. – Довел!

Она кое-как собрала торт на тарелку, зашла в кабинет Иван Иваныча и плюхнула сладкое месиво ему на стол.

– Вот, полночи на нем задницей сидела. Чтоб ты подавился!

Мама нашла относительно чистый лист бумаги и, размазывая крем, написала заявление по собственному желанию.

Начальник аж задохнулся от возмущения.

Подавился он в тот же день праздничной селедкой под шубой. Да так, что еле отстучали и отпоили. По слухам от бывших коллег, Иван Иваныч больше никогда не ел селедку и «Наполеон» – коронные блюда женского коллектива. И так, кстати, и не женился, поскольку панически боялся появления наследника и детских болезней.

Свадьба в лучших традициях

Вместе с мамой уволилась и ее приятельница, секретарша Лариска, высокая, как гренадер, девица. Мама доставала ей до подмышки. Лариска, несмотря на исполинский рост, любила туфли на каблуках. Ходила на них с трудом, вперевалочку, из-за плоскостопия, но чувствовала себя невероятно элегантной. Лариска в молодости играла в баскетбол, но с большим спортом пришлось расстаться после травмы. А еще она очень любила детей, ненавидела мужиков и обожала мою маму. Когда мама оставляла меня с Лариской, мы играли в мяч. Она подвешивала авоську к двери на гвоздики, как баскетбольную корзину, и я пыталась в нее попасть.

После увольнения мама быстро нашла новую работу и устроила в свой же отдел подругу. Был май и совсем по-летнему жарко.

– Поехали на выходные в деревню. На свадьбу, – предложила Лариска, – брат женится.

– И куда ехать?

– В Тверскую область. Всего три часа. Они в Москве расписываются, а потом на автобусе с гостями едут домой.

– Слушай, далеко, неохота, да и Машку не с кем оставить.

– Да ладно тебе! Чего в Москве сидеть? Машку с собой возьмем.

Мама согласилась. Делать действительно было нечего. Погоду на выходные обещали хорошую, и маме захотелось развеяться.

Мы приехали уже к загсу, когда невесту загружали в автобус. Невеста была месяце на восьмом беременности и никак не могла закинуть ногу на ступеньку. Жених со свидетелем, уже нетрезвые, пытались

затолкнуть ее в автобус рыбкой, но она сопротивлялась.

Наконец невесту утрамбовали на сиденье, гости расселись. Один из родственников достал гармошку, и женщины запели частушки. Мужчины достали водку и стаканы и начали отмечать.

Тогда я решила никогда в жизни не становиться невестой. Это было сложное решение. С одной стороны, мне очень понравились ее шляпа – огромная, по краям отороченная пухом – и маленькая, расшитая бисером сумочка. С другой – я не хотела становиться такой толстой, с таким животом, который никогда раньше ни у кого не видела.

Пока я таращилась на шляпу и сумочку, женщины распелись. Частушки были матерные.

– Тут же ребенок! – попыталась перекричать запевал мама, но ее никто не услышал.

Первый час дороги пролетел быстро. Второй дался уже с трудом. Женщины перестали петь, а мужчины напились. Водителю приходилось все время останавливаться. Меня беспрерывно рвало. Невесту тоже. Я плохо переносила транспорт, а невеста мучилась поздним токсикозом. Остальные бегали в кусты в туалет. В автобусе нестерпимо пахло водкой, блевотиной и сладкими духами, от которых мутило еще больше. Невеста отдала мне шляпу и сумочку, и я сидела зеленая, в шляпе и с сумочкой, на которую попали сначала ее, а потом мои рвотные массы.

– Господи, зачем я на это согласилась? – все время причитала мама, вытирая меня мокрым платком.

В какой-то момент стало тихо – все дружно уснули. Невеста всхрапывала. Теща храпела на весь автобус.

В деревню, из которой была родом невеста, приехали, когда уже смеркалось. Но из автобуса все выходили уже относительно бодренькие, проспавшиеся и готовые к новым подвигам.

Меня отдали на попечение сына родственников, деревенского пацана лет девяти, который, чтобы меня развлечь, предложил сигарету.

Невесту вынесли из автобуса и вручили жениху, который хоть и шатался, но шел сам.

Когда они проходили через строй родственников, на них посыпали рис и конфеты.

– А зачем рис? – спросила моя мама, которая привыкла, что на Кавказе бросают не еду, а деньги.

– Чтобы деньги были, – объяснила Лариска.

– Тогда бы деньги и бросали, – удивилась мама.

Потом случилась заминка, когда жених пытался поднять на руки невесту, чтобы перенести ее через порог. Он упал, невеста рухнула сверху, вставали долго, но всем было весело.

Гости расселись за столы, начали есть и пить. На столе стояли огромные, закрытые бумажными затычками бутыли с самогоном. Женщинам предлагали магазинную водку, считавшуюся, видимо, легким напитком.

Мама выпила рюмку, закусила холодцом, нашла меня взглядом в компании диатезных, как один, детей, успокоилась, и ее потянуло на подвиги.

– Слушай, – сказала она Лариске, – а давай бросим деньги и посмотрим, что будет.

– Какие деньги?

– Монеты.

– И где мы их возьмем?