Семейная сага
Шрифт:
Комната была опрятная и, видимо, уютная. В центре комнаты под лампочкой с маленьким красивым самодельным абажурчиком из ватманской бумаги стоял небольшой круглый дубовый обеденный стол на резных ножках в виде грифонов. В углу стоял тоже дубовый двухтумбовый письменный стол, на котором стояла элегантная зеленая настольная лампа, ножка которой представляла собой античную женскую обнаженную фигурку. Рядом с письменным столом стоял всего один легкий венский стул. На столе под лампой лежала стопка бумаги, как мне показалось, какие-то карандашные наброски. Справа от входной двери, вдоль стены стояла кровать с полукруглыми
Илья, извинившись за неудобство, посадил меня на кровать, а сам пошел к письменному столу. Оказывается я не ошиблась — на письменном столе действительно лежали рисунки. Он принес мне целую охапку и выложил все это мне на колени. Рисунки почти все изображали обнаженных женщин, часть из них позировала, как мне показалось, на той самой кровати, на которой я сейчас сидела, часть — сидела верхом на венском стуле, обняв руками его спинку. Были и рисунки, изображавшие обнаженных женщин в парке под деревом на разостланном ковре, или женщин, выходящих из реки… Во мне невольно пробудилась острая женская ревность, сердце сжалось от боли и обиды: значит, не зря судачат бабы в отделе об Илье?
У меня, помимо моей воли, вырвался вопрос:
— И ты вот всех их раздевал и рисовал? А потом они были твоими любовницами?..
Он улыбнулся, встал отошел к письменному столу, развернул стул, достал лист бумаги и карандаш, и севши лицом ко мне, сказал мне: "Давай я и тебя нарисую!"
Во мне бурлило негодование. Я мечтала о нем, я не верила всей той грязи, которой его поливали в отделе женщины, а он… а он…
— Я не буду раздеваться! Я не такая, как те твои шлюхи!
— Выпалила я.
— А не надо раздеваться, Катя! Ты выбери удобную для себя позу и посиди немножко неподвижно. Мне больше ничего не надо. Например, подбери ноги под себя и обопрись одной рукой о кровать.
Я успокоилась, мне даже стало неудобно, что я ему наговорила. Я, сбросив туфли, забралась с ногами на кровать и села, как попросил Илья. Он начал быстро рисовать, мельком взглядывая на меня, а в основном углубившись в свой рисунок. Минут через десять он протянул мне свой рисунок. Я обомлела… На кровати, правда, украшенной каким-то балдахином, сидела я — совершенно нагая! Меня буквально пронзило то, что моя грудь, именно моя грудь была изображена на рисунке! Я хорошо знаю свое тело, я люблю покрасоваться перед зеркалом. И я знаю, что женские груди все очень разные, это только под лифчиком все они кажутся одинаковыми безликими полусферами. А на рисунке Ильи я увидела именно себя! Я из-за этого прямо обомлела: как это он мог все так точно угадать через мою одежду?
— Ну, нравится? — Спросил он.
— Да… Здорово… И очень похоже…
— Видишь, и раздеваться не нужно было!
Он сел рядом со мной на кровать, стал перебирать свои рисунки, показывая мне те, что ему самому нравились больше. Он мне рассказывал, что черчение для него — это только средство для получения денег, что он очень хотел
мне расстроенным, когда говорил это. Я его успокаивала и даже погладила по плечу. Сердце мое при этом билось в груди, как птица об решетку клетки…
Он повернулся ко мне, его глаза посмотрели на меня не как всегда, а с каким-то вопросом. Мне страшно захотелось его поцеловать, я приоткрыла губы, закрыла глаза и… он нежно-нежно поцеловал меня. Я не сдержалась и буквально впилась в его губы, я вся дрожала… Но он не стал, как все делали до него, набрасываться на меня. Он продолжал сидеть рядом со мной, обняв меня и отвечая на мой поцелуй, но не пытаясь со мной ничего сделать, как бы оставляя инициативу за мной.
Я совсем потеряла голову… Как бы помимо своей воли, увлекаемая какой-то внутренней волной, я упала на спину, увлекая за собой Илью…
Мы слились воедино и это упоительное слияние продолжалось долго, вернее, я просто потеряла счет времени. И вдруг какая-то горячая молния пронзила все мое тело, я содрогнулась, внутри меня вспыхнул сладостный пожар… Потом всё затихло, силы покинули меня.
Он лежал рядом, потом повернулся ко мне и стал нежно ласкать меня своей рукой. Постепенно силы возвращались ко мне. Я открыла глаза, но чудесный сон все еще продолжался. На меня нашло какое-то умиротворение. Было впечатление, что я утолила нестерпимую жажду. Я была ему так благодарна за эти изумительные мгновения неописуемого счастья.
Когда мы проснулись, уже светало. Я вскочила с кровати и кинулась быстро одеваться — нужно было бежать домой! Все мое тело приятно ныло, как будто я всю ночь переносила мешки с мукой…
Уже пошли первые трамваи. Скорее, скорее домой! Придется еще врать маме, что было поздно, и я побоялась одна возвращаться домой и осталась у подружки с ночевкой. Нужно еще переодеться, а потом, сломя голову, мчаться на работу — опаздывать никак нельзя, с этим очень строго.
А зато там я опять увижу моего Илюшу…
Михаил. 1930, 27 ноября
Я живу теперь умиротворенной, размеренной жизнью.
С Наташей все прекрасно, с ней интересно, она добрая, мягкая. Мне все время неловко, что она меня любит, любит сильно и может даже беззаветно, а я всё только еще стараюсь полюбить ее так, как она того заслуживает.
Как только выдается возможность, мы проводим время у нее дома. Каждый раз она очаровывает меня новыми
"рецептами", которым выучилась по французским
"кулинарным книгам". Казалось, что ее фантазии нет предела!
И все же, иногда меня захлёстывают воспоминания о Кате. Ее образ сразу заслоняет все. Опять какая-то тягучая грусть наполняет меня, я никого не хочу видеть, ничего не хочу делать… Эти грёзы о Кате уносят меня куда-то в заоблачные выси… Я начинаю мечтать о чем-то несбыточном.
Но тут возникает жизнерадостная, открытая, искренняя Наташа и увлекает меня обратно в реальную жизнь! Я благодарен ей за это, очень благодарен. С ней так хорошо, спокойно.