Семейная сага
Шрифт:
Пишет она мне, часто пишет, в госпитале все удивляются — никто столько солдатских "треугольничков" не получает! И когда время-то выкраивает там, на фронте? Я-то здесь лежебокой, а и то не успеваю отвечать. Послал ей свое фото, как она просила.
А тут опять попал, как в водоворот… Как из него выплыть? Как только появился я в приуральском госпитале, у меня каждый день то Катя, то Ксеня, то Елена Степановна. И Михаил заходит навещать. Я, конечно, им безумно рад всем. А вот как вести себя с Катей и не представляю… Она, когда мы одни остаемся, плачет от радости,
Да, запутался я совсем… И Кате прямо ничего сказать не могу, и с Варей не знаю, что делать…
Катерина. 1942, 10 декабря
На прошлой неделе Павла, наконец, под расписку
отпустили домой. Будет долеживать дома. Он уже довольно хорошо себя чувствует, ходит, даже на улицу выходит, когда надо идти на процедуры в госпиталь. Правда, без посторонней помощи он это делает только последнее время. Обычно я хожу с ним. Пытаюсь поцеловать, приласкать, но он какой-то холодный…
Вчера стала я его гимнастерку перевешивать в гардеробе, чувствую, что-то у него в нагрудном кармане. Достаю, смотрю — фотография какой-то школьницы. Думала, наверное, из школы какая подружка ему прислала в письме. А потом случайно нашла его планшетку, которую он привез с войны — вестовому такая положена. Открыла планшетку, а там!.. Огромная пачка писем! Стала я их читать и у меня аж волосы на голове зашевелились! Он, оказывается, роман
крутил с медсанбатовской сестрой! Ну, и тихоня! А мне ни гу-гу. А письма-то не только в прифронтовой госпиталь, но и на этот адрес, в Приуральск! Значит, он ей и отсюда писал! Прочитала я письма и поняла, что у них это всерьез.
Ну, уж нет! Я своей семейной жизнью, можно сказать, пожертвовала, с матерью отношения испортила… Вот только Михаил пока ничего не знает и, может, даже ни о чем не догадывается. А Павел Платонович, видите ли, решил искать счастья на стороне! Нет уж! Забудешь у меня свою фронтовую б…дь!
Павел. 1942, 12 декабря
Сегодня, когда мы остались с Катей вдвоем, она
устроила мне страшную сцену ревности, с криками и даже с матерными словами. Такого с ней никогда не случалось, хотя и поводов я никаких раньше не подавал.
Она нашла Варины письма, ее фотографию… Она при мне разорвала фотографию на мелкие кусочки, а письма бросила мне в лицо:
— Что, связался с малолеткой на фронте? Там что, помоложе б…ей выбирают, чтобы за вами ухаживать? Скоро папочкой надеешься стать? На каком она уже месяце? И может, ты не один у нее муженек? Может, усыновишь "сына полка"? Как это там: "Нам не страшен серый волк, нас ведь делал целый полк", да?
А про меня подумал? Я ради тебя всем пожертвовала…
Тут она совсем разревелась… Я не знал, что мне делать. Я стал ее утешать, что-то обещать… Я проклинал себя за слабохарактерность…
Катерина сказала, чтобы я поклялся, что больше не буду переписываться с Варей. И я пообещал… Да какая там, к чертовой матери, слабохарактерность!
Катерина. 1943, 8 января
Сегодня была я дома одна, вдруг стук в дверь.
Открываю и вижу: стоит молодая девушка, в холодном демисезонном пальтишке, в береточке, с небольшим чемоданом, перевязанным брезентовым жгутом. Я сразу догадалась, вспомнив фото: это Варвара, фронтовая Павлова любовница. У меня и мысли не возникло ее в квартиру впустить. Спрашиваю:
— Вам кого?
— Мне ваш адрес дали… Здесь живет Павел Макаров?
— Здесь… А вы кто?
— Я его знакомая… Мы вместе воевали, в одной части… И переписывались… Он мне из госпиталя писал. Я вообще-то медсестра.
— Ну, а я его жена. Приятно познакомиться! Меня зовут
Екатерина, а вас?
— Варвара… Варвара Белкина…
Смотрю девушка растерялась, не ожидала такого оборота. Ну, думаю, нужно побыстрее все кончать, пока Павел из госпиталя не пришел, где он был на процедурах.
— Понаслышана я про вас от Павла. Он тут каялся, просил прощения за свои фронтовые грешки… И о чем же таком вы с ним мечтали, милочка моя?
— Да как сказать… Мы хотели пожениться после войны…
— Ну, дорогуша, во-первых, война еще не кончилась, а во-вторых, он женат. До войны еще был женат! Так что обманул он вас!
Варвара стояла, будто громом пораженная. На глазах у нее заблестели слезы отчаяния.
— Так что, дорогая фронтовая подруга, — я нарочно выбрала слова пообиднее, — забудьте про Павла и навсегда, забудьте этот адрес, не пишите больше ему никаких писем. У нас с ним сыну уже почти пять лет, а вы про "поженимся после войны"! Так что прощайте. Дай вам Бог, как говорится, удачи на вашем, извините, женском фронте. Но про Павла забудьте!
Я захлопнула перед Варварой дверь. Боялась только одного: вдруг она не успеет уйти, и ей встретится Павел… Я прислонилась ухом к фанерной двери и с облегчением услышала, удаляющиеся шаги. Я быстренько оделась и побежала к госпиталю, чтобы задержать там Павла, а потом повести его домой какой-нибудь окружной дорогой, чтобы, не дай Бог, не встретился бы он с Варварой! Главное успеть до Сережиного прихода из школы, а то у него ключа нет, а мама стоит в длиннющей очереди в каптерку отовариваться по карточкам, когда она придет, неизвестно.
Павел. 1943, 22 марта
Скучаю я по Варе. Уже почти четыре месяца от нее ни
слуха, ни духа… Катя со мной такая ласковая добрая, ластится ко мне, а я ей ответить ничем не могу: пропало у меня желание… Все про Варю думаю, разные ей ласковые имена придумываю. Думаю, вот приедет, как обещала ко мне, я всем скажу, что уезжаю с ней в Сибирь, куда-то под Красноярск. Варя рассказывала, что там в долине, где их деревня, какой-то необыкновенный для Сибири климат: помидоры и огурцы за лето вырастают. А помидоры такие здоровенные и сочные, что их даже в народе зовут "бычье сердце". Такие больше нигде в России не встречаются. Но что там помидоры! Даже арбузы растут, правда, не дозревают, но их солят, и Варя говорила, что вкусноты необыкновенной: мужики такими солеными арбузами "водочку закушивают", как она выразилась.