Семейные тайны
Шрифт:
ПОДПИСАНА ИМ КЛЯТВА, и она подшита к личному делу, хранится в сейфе, который занимает всю стену, с замками-секретами,- сдирают кофту и впиваются в торчащие ее вишни, точки самые чувствительные, дрожь пробегает по телу, она стонет, слабея… Ну нет, не посмеют!.. Каждого, кто шагнет через порог, пристрелит самолично (?),- прячет, как некогда Расул, под подушкой, хотя положено ему по рангу.
Страхи лишь, это фигурально, или виденья, которые возникают, И СЛУЧИЛИСЬ, наполняя изредка тревогой, плод усталости или раздраженья, И В ХОД ПОЙДУТ САПЕРНЫЕ ЛОПАТЫ, чьи острые лезвия белеют и ржа их не берет, что ж,
– Ты весь издергался,- как-то сказала ему Анаханум, жалея, КОГДА ОНИ БЫЛИ ВМЕСТЕ, еще до землетрясения, и нашла точные слова, будто читая с листа его думы.- Я вдруг увидела тебя бегущим последние сто метров марафонцем, и так тревожно стало за тебя, что захотелось тебя обнять, принять в себя твою усталость и опустошенность… Прости, что я пришла без звонка…- Она знала, что он это не любит: так рисковать!..
– Что ты? Я рад тебе…- И прижался к ней, будто ища защиты.- Ты так чутка, так внимательна, без тебя я б…-какое сильное слово найти?
– я б умер, клянусь, так тяжко на душе у меня было!..
И вдруг Анаханум, надо же, как он ее всколыхнул,- словно не дочь она отцу своему.
– А ты не допускай сделок СО ЗЛЫМИ СИЛАМИ (?!), постарайся внутренне их перебороть в добро.
Легко сказать - но как? И что это такое - добро?.. Съедят в миг.
Анаханум ВОШЛА В РОЛЬ, и верит он в ее искренность, и недоумевает:
– …Нет-нет, ты не отчаивайся, я найду в себе силы, только если знать, что помогаю тебе хоть в чем-то, что нужна тебе даже тогда, когда не нужна практически совсем.
Что-то, помнит Бахадур, лирическое в нем пробудилось, никогда не простит себе минутной слабости:
– О чем ты говоришь? Каждый раз, когда я с тобой, тяжесть тайного груза неизвестности падает с плеч, что будет, - то будет, ты со мной, во мне, вокруг, ЕЩЕ БЫ! ДОЧЬ ДЖАНИБЕКА!.. Я постараюсь, только верь мне, не огорчать тебя больше своей резкостью.
– Ты отдохни… нет, нет, я сама!..- И пошла на кухню варить кофе. Чтоб и самой согреться, СТОЛЬКО ТЕПЛА ИСТРАЧЕНО, здесь так плохо топят, экономя энергию, хоть и престижный дом.
(Век будто с той поры минул.)
А потом, бедняжка, письма ему посылала, из своего заточения, Девичьей Твердыни: привяжет к ножке голубя и выпустит… Бахадур, не читая, складывал их, ее письма, душевные ее порывы (?). Чтоб не расслабляться.
Немало их накопилось, и однажды, разом все прочтя,- из двух писем выпали высушенные цветочки, желтые зонтички и голубые анютины глазки, ну да, ведь Аня, Анаханум…- порвал и выкинул, чтоб не отвлекали.
"…Ты так близок и так далек. Эта обманчивая близость тревожит".
Но какое счастье было ждать тебя - помнишь?
– в мастерской, и знать, что, сколько бы ни пришлось ждать, в конце концов ты придешь. Главное же счастье было в том внутреннем покое и уверенности, что я дождусь
Сама мысль о долгой разлуке мне невыносима, нет, не пугайся, я не тороплю со встречей, я готова ждать и
терпеть. Помнишь, ты говорил мне, что со мной Ты испытываешь полноту своего Я, как прекрасно ты это выразил, вот это именно чувство, что ты у меня есть и мне теперь устойчиво в мире, появляется в лучшие минуты у меня…"
"…В одном из писем, в тревожную минуту, я пыталась тебе написать о том, что борются у меня в душе два начала, темное и светлое, сейчас, это я сама понимаю, взяло верх темное, и я не знаю, как избыть тревогу…"
Нет, то были не анютины глазки, а фиалки: "…я сейчас сижу на скамейке в нашем саду, весь участок зарос дикими фиалками, для меня их запах - это запах счастья, не знаю, сохранят ли они его в письме?..
Вчера весь день провела в своей крепости, в окружении классиков. Так трудно их не цитировать:
"Я лик твой вспомню - вспыхнет свет и станет ночь светла", это Надира. А вот Низами:
"Мне ночь не в ночь, мне в ночь - невмочь, когда тебя со мною нет…"
Думаешь ли обо мне?
…Очень люблю лето, и свет, и зелень, хочется, чтобы все вернулось в колею и стало как прежде с тобой. Но ничто не возвращается таким, как было, надо ждать, надо надеяться.
Все чуждо, и все чужие, пришли - ушли, а около стола чирикает прирученный дрозденок, жизнь идет, как ты, Бахадур?
В такой солнечный день, как сегодня, хочется думать, что ничто не исчезает бесследно, не проходит напрасно и что мы увидимся с тобой скоро и будет у нас с тобой не хуже - пусть хотя бы так же, как уже было.
Из всех цветов в этот раз посылаю тебе незабудку - кто придумал название ей?
– чтобы ты меня не забывал.
Твоя А."
И еще и. еще письма, и почти в каждом - о цветах: "…в нашем саду уже отцвели ирисы и жасмин, осталась до осени турецкая гвоздика и уже какие-то совсем осенние цветы - флоксы, настурция, как будто точка перелома л- 22 июня - резко меняет декорации, хочется задержать круговорот, остановить бег времени. Под вечер или рано утром в саду вдруг чувствую себя пронзенной быстротекучестыо проходящей красоты. Тревожным све^ том на закате, пролетевшей мимо летучей мышью - знаком, что жизнь рядом таинственна и волнующе неуловима…"
И последнее, запомнилось Бахадуру, и он на миг задумался, лишь это: "Ты совсем меня покинул, покинутый сам радостью. Жаль, что не в моих силах вдохнуть ее в Тебя. Будь храним…" А перед этими строками: "…когда у нас не стало общего земного будущего, нам с тобой осталась всего лишь вечность".
Ушло, забылось, всплывает иногда, а в последние дни все чаще, уйти от тревоги некуда, и в долгие часы бессонницы, когда рядом спит… ну да, новое увлеченье, как без этого, была эН, то бишь Ниса, где она теперь? с кем?.. была А, а тут… не важно, пусть эМ, полуоткрыв губы, и светятся в ночи… но о том уже, кажется, было, и в минуты, когда… ну, хотя бы идет не спеша после судилищ домой (а не к таинственной эМ), чтоб не дразнить чинную публику,,через сквер наискосок, и белым-бело от нежного розового цветенья алычи (или урюка?), и, сам того не желая, расслабляет волю, съедая без толку ранимую душу.