Семейные тайны

Сэлингер Кристин

— Она сердится на тебя?

Сибилл глотнула вина.

— Да, сердится и, без сомнения, очень сожалеет, что по глупости рассказала историю своих отношений с твоим отцом.

Он взял ее ладонь.

— Я понимаю, тебе сейчас тяжело.

Сибилл взглянула на их переплетенные пальцы. Как непринужденны, естественны его прикосновения, рассеянно подумала она. Будто ничего проще в мире не бывает.

— Я не ребенок. А этот маленький инцидент, который произвел сенсацию в Сент-Кристофере, вряд ли долетит через Атлантику до Парижа, так

что она скоро оправится от потрясения.

— А ты?

— Жизнь продолжается. Как только формальности будут улажены, Глория перестанет беспокоить тебя и твою семью. И Сета. Для себя она, полагаю, так и будет искать неприятностей, но здесь уж я поделать ничего не могу. Да и не хочу.

Равнодушие, думал Филипп, или просто защитная реакция?

— Но даже после того, как все формальности будут утрясены, Сет останется твоим племянником. Никто из нас не запретит тебе видеться и общаться с ним.

— Я ему чужая, — без всякой интонации в голосе констатировала она. — У него теперь, слава Богу, другая жизнь, и своим вмешательством я буду только напоминать ему о кошмарном прошлом. Просто чудо, что жестокость Глории не оставила в его душе более глубоких шрамов. Своим нынешним благополучием он обязан твоему отцу, тебе, твоей семье. Мне он не верит, Филипп. И у него нет на то оснований.

— Доверие нужно заслужить. Ты должна к этому стремиться.

Сибилл встала, подошла к темному окну и устремила взгляд на огни города, расплывающиеся в струях дождя.

— Когда ты перебрался в дом Рея и Стеллы, когда они помогали тебе изменить жизнь, изменить себя, ты стремился поддерживать связь с матерью и со своими приятелями в Балтиморе?

— Моя мать подрабатывала проституцией. Она ненавидела меня. Мои приятели торговали наркотиками и занимались воровством. С ними у меня не было ничего общего, как, впрочем, и у них со мной.

— И тем не менее. — Она повернулась к нему лицом. — Моя позиция тебе ясна.

— Ясна, но я с ней не согласен.

— Думаю, Сет согласится.

Филипп отставил свой бокал и поднялся с дивана.

— Он хочет видеть тебя на своем дне рождения в пятницу.

— Это ты хочешь меня там видеть, — поправила его Сибилл. — И я очень признательна, что ты добился на то разрешения Сета.

— Сибилл…

— И раз уж мы заговорили о дне рождения, — быстро перебила она его, — я нашла художественный салон, о котором ты упоминал. — Она жестом показала на пакеты у двери.

— Это? — Филипп в изумлении уставился на ее покупки. — Все это?

Сибилл неосознанно поднесла ко рту руку и стала грызть ноготь.

— Много, да? Я так и знала. Увлеклась. Можно часть оставить себе. Правда, я теперь редко рисую. Все как-то времени нет.

Филипп подошел к пакетам, заглянул внутрь.

— Все это? — Он выпрямился и, расхохотавшись, покачал головой. — Он будет в восторге. С ума сойдет.

— Мне не хотелось бы, чтобы он воспринял это как взятку, будто я пытаюсь купить его привязанность.

Сама не знаю, что на меня нашло. Просто когда начала выбирать, уже не могла остановиться.

— Я на твоем месте перестал бы искать оправдания добрым порывам своей души. — Он ласково дернул ее за руку. — И прекрати грызть ногти.

— Я не грызу ногти. Я никогда… — Оскорбленная, она глянула на свою руку и увидела обгрызенный ноготь большого пальца. — О Боже, правда. С пятнадцати лет такого со мной не было. Где моя пилочка?

Она схватила сумку и вытащила маникюрный набор. Филипп шагнул к ней.

— Ты была нервным ребенком?

— Что?

— Грызла ногти?

— Дурная привычка, только и всего. — Она принялась выравнивать ноготь.

— Вы хотели сказать, нервная привычка; не так ли, доктор Гриффин?

— Возможно. Но я с этим справилась.

— Не совсем. Грызешь ногти, — начал перечислять он, придвигаясь к ней ближе. — Страдаешь мигренями.

— Только иногда.

— Питаешься нерегулярно, — продолжал он. — И не говори, будто ты ужинала сегодня. Не поверю. По-моему, твои упражнения на дыхание не очень-то способствуют избавлению от стресса. Давай лучше опять испытаем мой способ.

— Мне нужно идти. — Он привлек ее к себе. — Пока не поздно.

— Уже поздно. — Он тронул губами ее губы, раз, другой. — Тебе придется остаться. На улице темно, холодно, льет дождь, — тихо говорил он, пощипывая ее губы. — А ты плохо водишь машину.

— Просто у меня… — Пилочка выпала из ее рук. — Нет опыта.

— Я хочу отнести тебя в постель. В мою постель. — Следующий поцелуй был глубже, продолжительнее. — Хочу снять с тебя твой костюм, предмет за предметом, и посмотреть, что под ним.

— Не знаю, как у тебя так получается. — Ее дыхание участилось, тело размякло. — У меня все мысли разбегаются от твоих прикосновений.

— А мне нравится их разгонять. — Он просунул ладони под ее элегантный пиджак. — Нравится приводить тебя в замешательство и в трепет. Когда ты дрожишь, мне хочется вытворять с тобой самые разные вещи.

Ее уже бросало то в жар, то в холод.

— Какие… вещи?

Филипп глухо хмыкнул, прижимаясь губами к ее шее.

— Сейчас покажу. — Он подхватил ее на руки и понес в спальню.

— Это не в моих правилах. — Откинув назад волосы, она смотрела ему в лицо.

— Что не в твоих правилах?

— Я обычно не прихожу домой к мужчине, не позволяю, чтобы он нес меня в свою постель. Это не в моих правилах.

— Будем считать, что ты изменила своей манере поведения. — Филипп поцеловал ее и положил на кровать. — Под воздействием… — Он помедлил, зажигая три свечи на элегантном подсвечнике в углу комнаты. — Активной стимуляции.

— Тогда еще простительно. — Пламя свечей чудесным образом преобразило и без того невероятно красивое лицо. — Просто ты такой обаятельный.

Он рассмеялся и, скользнув к ней на кровать, ущипнул ее за подбородок.