Семейство Абэ
Шрифт:
Яитиэмона никто не славил. Молодой господин, правда, разрешил похоронить его останки у могилы даймё. Если бы и к наследству его отнеслись с должным уважением, честь семьи Абэ была бы восстановлена и преданность ее господину не знала бы границ. Но теперь всем стало ясно, что семейство Абэ в опале. Положение Гомбэя и его братьев было незавидным, их начали сторониться.
Приближался семнадцатый день третьего месяца девятнадцатого года Канъэй, первая годовщина со дня смерти прежне-
165
го даймё. Еще не успели построить храм Мёгэдзи на месте его упокоения. Возвели только часовню и в ней поставили табличку с посмертным именем «Мёгэин-дэн».
Поминальная церемония была
Наконец назначенный день наступил. Погода стояла ясная, солнечная. Над могилой буйно расцвела сакура. У часовни выставили часовых. Прибыл князь и первым воскурил благовония — сначала перед поминальной табличкой отца, потом у табличек покончивших с собой самураев. Затем к возжиганию курительных палочек допустили родню усопших. Состоялось пожалование парадной одежды с гербами и повседневной одежды. Все, начиная с ранга конюшего, получили платье с длинными рукавами, носильщики — платье с короткими рукавами, самураи самого низшего ранга — небольшие денежные суммы.
Церемония благополучно подходила к концу, как вдруг случилось непредвиденное. Когда настал черед Абэ Гомбэя, он подошел к поминальной табличке покойного даймё, зажег курительную палочку и хотел отойти. Но вдруг выхватил нож из вакидзаси, отрезал свою самурайскую косу и положил ее перед табличкой.
Присутствующие остолбенели. Гомбэй же как ни в чем не бывало пошел прочь. Кто-то наконец опомнился и закричал:
— Абэ-доно, постойте!
Его догнали и отвели в служебное помещение. На все вопросы он отвечал примерно так:
— Возможно, вы сочтете меня смутьяном, но я не собирался сеять смуту. Отец мой, Яитиэмон, всю жизнь служил даймё верой и правдой. Умер он, действительно, без дозволения покойного, но отнеслись к нему так же, как к тем, кто получил разрешение умереть. Как член его семьи, я прежде других получил возможность воскурить благовония у поми-
166
нальной таблички даймё. Но владение наше раздроблено, поделено между братьями, и теперь мне уже не занять того положения, какое было у отца. Я опозорен перед всеми — перед покойным даймё, перед нынешним господином, перед собственным отцом, перед своей семьей и сослуживцами. Сегодня, когда я пришел возжечь курительные палочки у таблички даймё, я особенно остро почувствовал, как низко я пал, и потому решил сложить с себя звание самурая. Конечно, мой поступок может показаться дерзким. Но, повторяю, я не хотел сеять смуту.
Мицухиса пришел в ярость. В ответах Гомбэя ему послышался упрек, к тому же он пожалел, что последовал совету Гэки. Двадцатичетырехлетний повелитель был вспыльчив и не умел еще владеть собой. В нем не было великодушия, умения прощать. А посему он приказал задержать Гомбэя.
Когда Ягохэй и остальные братья узнали об этом, они затворились в своей усадьбе и стали ждать дальнейших вестей. Вечером же, посоветовавшись, они решили обратиться к почтенному настоятелю, который приехал на поминки покойного даймё.
Итидаю отправился в отведенные бонзе покои, поведал о своем горе и просил заступиться за Гомбэя. Бонза внимательно выслушал его и сказал:
— Судьба вашей семьи вызывает сочувствие, но осуждать приказ даймё мне не подобает. Однако, если господину Гомбэю будет угрожать смерть, я попрошу о снисхождении. Мое заступничество, вероятно, будет уместным, поскольку господин Гомбэй, лишившись своей прически, стал подобен монаху.
Итидаю вернулся домой, довольный беседой. Братья приободрились, у них появилась надежда. Минуло
167
будет неловко. Поэтому он откладывает решение вопроса до отъезда настоятеля. И тот покинул Кумамото, так и не сделав ничего для Гомбэя.
Как только бонза выехал за пределы Кумамото, Мицухиса распорядился отвезти Абэ Гомбэя в Идэнокути и там удавить. Приговор за дерзость, проявленную у поминальной таблички покойного даймё, и за непочтительность к нынешнему даймё был приведен в исполнение.
Ягохэй и другие братья собрались на совет. Конечно, Гомбэй сам полез на рожон. Но ведь их покойный отец, Яитиэмон, был уравнен со всеми остальными, покончившими с собой самураями. С Гомбэем могли бы поступить и иначе. Если бы ему приказали совершить достойное воина харакири, возражений не последовало бы. Но его придушили среди бела дня, словно какого-нибудь воришку. Это лишало надежд на лучшее и остальных братьев. Даже если их не постигнет княжеская кара, на какое уважение могут рассчитывать родственники удавленного? Надо было держаться всем вместе. Яитиэмон не зря завещал им это. И было единодушно решено всей семьей принять бой и умереть — другого выхода не было.
Братья Абэ с женами и детьми затворились в Ямадзаки, усадьбе Гомбэя. Посланный на разведку человек доложил, что в усадьбе Ямадзаки тихо и ворота заперты, а дома Итидаю и Годаю опустели.
Был выработан план взятия усадьбы. Атаку на главные ворота поручили Такэноути Кадзуме Нагамасе, командиру отряда, вооруженного огнестрельным оружием, и отряда лучников. В помощь ему дали двоих помощников командира отряда — Соэдзиму Кухэя и Номуру Сёхэя.
Кадзума владел наделом в тысячу сто пятьдесят коку и возглавлял отряд в тридцать ружей. С ним был Отона Симатоку Уэмон — вассал Центрального правительства в Эдо. Соэдзима и Номура получала по сто коку каждый.
Атаковать усадьбу с тыла было приказано Таками Гонъэмону Сигэмасе, имевшему такой же чин, как и Кадзума, и доход пятьсот коку. Он возглавлял отряд в тридцать ружей.
168
В качестве помощников к нему были приставлены Хата Дзюдаю, чиновник Государственного надзора, и Тиба Сакубэй, помощник командира отряда. Последний служил у Такэноути Кадзумы и имел доход в сто коку.
Атаку назначили на двадцать первый день четвертого месяца. С вечера вокруг усадьбы Ямадзаки были установлены дозорные. В сумерках через ограду полез какой-то самурай, и Маруяма Саннодзё, воин из дозорного отряда Сабувари Кисаэмона, его пристрелил. Других происшествий до самого рассвета не было.
Всех живших по соседству заранее предупредили, чтобы в этот день из дома на случай пожара не отлучались даже на службу и ни при каких обстоятельствах не вмешивались в военные действия и не поддерживали связь с усадьбой Абэ. Всех, кто оттуда выйдет, велено было убивать.
Самим Абэ стало известно о штурме еще накануне. Первым долгом они привели в порядок усадьбу, все лишнее сожгли.
Затем все до единого, включая старых и малых, собрались на прощальный пир. После этого старики и женщины покончили с собой, а младенцев перерезали одного за другим. В саду выкопали большую яму и захоронили трупы. В живых остались только молодые, здоровые мужчины. Командовали четверо: Ягохэй, Итидаю, Годаю, Ситинодзё. Они собрали вассалов в одно просторное помещение (все внутренние перегородки были сняты), велели им бить в большой барабан и читать сутры. Так дождались рассвета.