Семибоярщина

Сергиевский Николай Николаевич

Но постановления эти ни к чему не привели. Новые порядки подрывали власть Заруцкого и отнюдь не приходились по вкусу казакам. Между приверженцами Ляпунова и Заруцкого вражда возрастала еще сильнее, и дело спасения Москвы готово было погибнуть.

С напряженным вниманием, радостно потирая руки, следили поляки за разгоравшимися раздорами в стане ополченцев. Понятно, как они были важны для них. Положение их в Кремле становилось час от часу тяжелее. Начался уже сильный голод, а за ним следом появились заразные болезни. Из припасов, ранее награбленных в городе, они сбережений не сделали. Цены на съестное быстро поднялись. Мясо, хлеб — все было на исходе. А пока ополченская рать тесным кольцом окружала Москву, рассчитывать

на подвоз свежих припасов, за добычей которых ушел Сапега, было невозможно. При малочисленности голодных поляков в сравнении с жившими в сытости ополченцами на успешность боя с ними тоже трудно было рассчитывать. Оставался один выход — воспользоваться раздорами русских для гибели Ляпунова, который, как это поляки прекрасно понимали, являлся организатором осады, зачинщиком ее и верховодчиком всех ратных дел. С удалением Ляпунова новые раздоры между ополченцами и казаками, несомненно, должны были окончательно погубить русское дело и помочь полякам, хотя бы временно, вздохнуть свободнее. Расчет казался безошибочным, и поляки, а также приверженцы их москвичи-изменники решили осуществить его. Неожиданно в это дело вмешался Паук, что пришлось полякам весьма кстати.

Получив от рязанского воеводы условленные деньги и расписку и поклявшись впредь не только не замышлять против него, а, напротив, если случится, послужить верой и правдой, злопамятный Паук уже на обратном пути из стана в Москву стал думать, как бы повернее отомстить Ляпунову за пережитые в Рязани старые обиды, унижения, наказания и лишения, за пережитый уже под Москвой страх ожидания обещанных и более страшных наказаний. В этом направлении мысль изобретательного злодея деятельно заработала. Был он и хитер, и наблюдателен. Он сообразил, подметил и подслушал, какую ненависть и поляки, и москвичи, державшие их руку, питают к Ляпунову. Желание тех и других убить Ляпунова как нельзя более совпадало с его личными мстительными планами. Следовательно, оставалось подслужиться к полякам, придумать верный способ извести рязанского воеводу, удовлетворить свою мстительность, да еще, пожалуй, заработать на этом. Лично навредить Ляпунову он не мог, подговорить отдельных врагов воеводы покусился на него — толку вышло бы мало. При содействии поляков дело приобретало совсем другой оборот. Надо было только найти способ. Случай подал Пауку мысль, как осуществить каверзный план.

Как-то в июле, пропив уже полученные за пособничество в похищении Наташи деньги, Паук бродил в окрестностях Москвы. Близ Николы на Угреше кучка казаков, человек двадцать восемь, привлекла его внимание. Они были пьяны и о чем-то шумно спорили. В ногах у них валялся старый мужик, голосил и молил о пощаде; в стороне стояла телега. Незаметно Паук прокрался к месту спора, спрятался за кустами и стал слушать. Дело, по-видимому, заключалось в том, что старик с двумя дочерьми проезжал спокойно по дороге. Казаки остановили его, обшарили карманы и отняли девушек Вдруг показался конный разъезд стрельцов под начальством дворянина Матвея Плещеева.

— Стой! — зычно приказал Плещеев. — Отпусти девок!

В ответ послышалась грубая брань казаков.

Мужик, почуяв неожиданную помощь, опрометью кинулся в сторону Плещеева и упал в ноги.

— Милостивец, заступись! — завопил он, ломая руки.

Плещеев всадил каблуки в бока лошади и в два прыжка очутился среди кучки казаков.

— Прочь! — крикнул он, занося нагайку и огревая ею бородача казака.

Казак поднял булыжник и запустил им в голову Плещеева. Тот покачнулся, на лице его выступила кровь. Из среды сгрудившихся казаков раздались выстрелы Тогда стрельцы обезумели, ринулись с наскоку на казаков, превосходя их численностью, окружили и после недолгой борьбы похватали.

— В воду их кидай, топи! — вне себя от раздражения и боли крикнул Плещеев.

Рядом был небольшой пруд.

И здесь разыгралась трагедия. Стрельцы волокли казаков к пруду бросали их в воду, отталкивали ружейными прикладами пытавшихся выплыть, иных прикладами по голове добивали. Не прошло и нескольких минут, как с казаками было покончено. Только один из них успел в суматохе вскочить на коня и во весь опор помчался в стан. Стрельцы прозевали его бегство, потом заметили, бросились в погоню, но догнать не могли, и казак успел скрыться. Смекнув, что он не замедлит вызвать товарищей, стрельцы поспешили вскочить на коней и умчались. Мужик, крестясь и охая, подобрал девок, уложил их на воз и что есть духу погнал лошадь.

Паука разобрало любопытство, чем кончится дело Бояться казаков ему было нечего. Напротив, он мог им рассказать обо всем случившемся и заслужить их расположение, которое впоследствии могло оказаться не лишним. Поэтому он стал ждать. И ждать пришлось недолго: вдали уже показалась приближавшаяся на полных рысях многочисленная ватага казаков. Они бросились к пруду, стали вылавливать трупы товарищей, обшаривать дно пиками. Все казаки, брошенные в пруд, оказались мертвыми. Среди прибывших возбуждение возрастало с каждым мгновением. В это время Паук вышел из своей засады и, сняв шапку смиренно подошел к атаману казацкой ватаги Сидору Заварзину.

— Чего тебе? — спросил тот.

— Сидел я тут, видел все ненароком, поведать могу, — подобострастно ответил Паук.

— Рассказывай, — приказал Заварзин.

Паук, выгораживая казаков и клевеща на стрельцов, сказал, что они, исполняя приказ Ляпунова, как о том кричал дворянин Плещеев, безвинно утопили казаков.

— Смерть Ляпунову! — закричали казаки.

— Казнить собаку! — подхватили другие.

— Хоть бы и виновны казаки были, — сказал Заварзин, — не волен он казнить без земской думы. На то решение было.

— В стан! К Ляпунову! Сюда его! В воду! — раздались возбужденные крики.

Казаки стали торопливо навьючивать тела мертвых товарищей на коней.

— А ты кто же будешь? — спросил тем временем Заварзин Паука, внимательно оглядывая его уродливую фигуру.

— Странник я, батька, — смиренно ответил тот. — В Москву пробираюсь, чудотворцам святым поклониться.

— Сослужи ж мне службу, — сказал Заварзин, бросая Пауку в шапку монету. — В Москве в плену польском товарищ наш Илейка Куцько. Коли встретится, скажи — атаман Заварзин крепкую думу думает, как бы освободить его. Скажи, чтобы не кручинился, выручу его из беды.

Казаки вскочили на коней и пустились вскачь к стану. Дальнейших событий Паук ожидать не стал, да он и понял, что исполнить угрозу привести сюда Ляпунова и потопить его казаки не смогут: не так просто было всенародно схватить любимого воеводу. Но разыгравшийся на глазах Паука случай дал ему пищу для размышлений, и на обратном пути к городу он стал на все лады обдумывать, как бы использовать его для осуществления своих каверзных в отношении Ляпунова планов. И неожиданно его осенила блестящая мысль, которая оказалась настолько верной и чреватой благоприятными последствиями, что он на радостях добежал до хором приятеля прежнего своего благодетеля Равулы Спиридоныча — Федьки Андронова. С ним Паук и раньше был знаком и не раз оказывал ему кляузные услуги; после же смерти боярина Цыплятева он присосался к Андронову окончательно.

Андронов выходил из ворот, направляясь в Кремль к Гонсевскому, когда Паук стремглав прибежал и чуть не сбил его с ног.

— Ну, чего ты? Ошалел? — окликнул его Андронов.

— С делом до тебя, боярин! — прохрипел, едва переводя дух, Паук.

— Ну? — насторожился тот.

— Думаю, воеводу Ляпунова время извести настало.

— Эку новость поведал! Известно, давно время настало. Без тебя знаю. О том только и думы у нас с боярином Гонсевским. Да как извести-то?

— Уж я берусь!