Семилетка поиска
Шрифт:
– Потому и пролетарский, что отказываюсь… – усмехнулась Елена. – Другие-то журналисты не брезгуют…
– Знаю, за это ректора нашего журфака надо подвесить за яйца. Только они у него не выдержат, он же с 1812 года ректор…
Ключ в дверях не поворачивался. Елена замерла. Последнее время Лида сто раз звонила перед тем, как появлялась. Елена виновато хлопнула глазами и нажала на звонок.
– Поехали ко мне! – раздраженно сказал Гера.
– Подожди…
В открытой двери нарисовалась заспанная Лида в пижаме. Она выпучила глаза,
– Мать, привет. Мы тут на девчатнике чересчур угостились, еле доехала. Здрасьте, я – Лида! Неблагополучная дочь своей благополучной мамаши. Мать, ты идешь в гору! У тебя каждый следующий половой партнер еще круче предыдущего! – И нетрезвой походкой умелась в свою комнату.
– М-да, – сказал Гера, не переступая порога. – Я пойду?
– А что случилось? – спросила Елена, переобуваясь в тапочки. – Пьяных детей не видал?
– Таких – нет. А ты ей всех половых партнеров показываешь?
– К сожалению, не всех. Это было бы очень поучительно… Заходи, не стой как сиротка. Снимай пальто…
– Для кого поучительно?
– Для обеих сторон. Видишь, ты вот, например, после этого уже переживаешь, что меня не девкой взял… – Она повесила его пальто на плечики и обезоруживающе обаятельно улыбнулась. – Проходи в мою комнату. Чай, кофе?
– Я не люблю быть в потоке, – заметил он, прошел в комнату и сел в кресло в напряженной позе.
– А кто же любит? Я тоже не люблю. Чтобы не быть в потоке, нужна любовь; а простой потребности в эмоциональных и сексуальных отношениях для этого недостаточно… – сказала Елена с вызовом, словно он был виноват, что не было любви.
– Для меня достаточно, – подчеркнул он.
– А я при чем, если для меня – нет?
– Так это же блядство!
– А какая разница, когда никого не любишь, спать с одним или с десятью, если все десять нравятся? – спросила Елена.
– И ты всем десяти друг о друге сообщаешь?
– Нет, только самым сильным. Некоторым, особо чувствительным, только намекаю.
– Ясно, это называется, если у вас нет девушки, то у кого-то их две… ладно, свари кофе на дорожку, – буркнул он.
Елена щелкнула кнопкой приемника, запело ее любимое радио «Монте-Карло» и ушла в кухню. Насыпала в джезвейку кофе, который покупал и молол еще Караванов, машинально бросила туда пару гвоздичин и ложку сахара. Караванов так любил варить кофе. Уставилась в коричневую жижицу, чтоб не прозевать, и задумалась.
С одной стороны, надо отправить его домой, мужик забуксовал… с другой – не затащить его в постель – травмировать еще больше… да и хотелось…
Вернулась с кофе и сладостями на подносе, села напротив.
– У тебя уютно, – словно с осуждением сказал он.
– Стараемся… – промурлыкала Елена, подошла и села к нему на колени. – Как твоя квартира? Продалась?
– Продается… – И по интонации было понятно, что этот ответ может услышать еще лет десять. – А музыку я так и не купил… Как-то у
– Не с ними… с собой, – подсказала Елена и коснулась его губ губами, потом вспомнила, отошла к туалетному столику, достала подаренный им флакон парфюма, побрызгала шею и ладошки.
– Ты куда?
– Вспомнила, что ты хотел, чтоб от меня пахло этой туалетной водой. – Это была шефская работа, и она дала результат.
Он посмотрел на нее жутко благодарно и осторожно спросил:
– А твоя девочка?
– Девочка спит беспробудно-пьяным детским сном. Скажи спасибо, что звонок услышала… – усмехнулась Елена.
В постели он снова был новый, прекрасный, словно сексом и жизнью в нем занимались совершенно разные люди. Первому было лет тридцать, он был щедр и бесшабашен; второй годился ему в отцы и никому, включая себя, не верил.
– Мать у меня очень больна, – почему-то сказал он потом. – Ей осталось всего ничего… В больницу отдал, чтоб дома не умирала.
– Почему? – удивилась Елена.
– Нет сил на это смотреть…
– А ребенок твой как?
– Ничего. Лучший в школе по теннису… – заметил он таким тоном, словно это как-то смягчало или оправдывало скорую смерть матери. – Как у тебя хорошо… воздух какой-то спокойный… правильный…
– Надышали…
– А ты водителя моего оставила, чтоб меня вытурить?
– Не обижайся… После развода ни с одним мужиком не могу до утра остаться. А ломать себя не хочется… – честно призналась Елена.
– Понимаю. У меня тоже так было. А потом все стало все равно.
– Как это все равно? Это же твоя жизнь! – напомнила она.
– Ну и что? – пожал он плечами.
– Слушай, ты ведь холостой, красивый, успешный, сексуальный. Где тебя пополам сломали?
– Везде, – улыбнулся он и поцеловал ее в нос. – Но член, как видишь, не пострадал… А ты из-за чего ко мне ехать отказалась?
Елена подумала, что интонация позволяет сказать правду – про умирание его квартиры, но поняла, что это накладывает обязательства в виде вопроса: ты видишь тонущего человека и не спасаешь? А ей не хотелось никого спасать… Уже наспасалась. Она улыбнулась, сказала:
– Ненавижу, когда в постели машут пистолетом… на мой взгляд, очень несексуально!
– Странно, – ответил он на полном серьезе. – А другим нравится…
Потом, натягивая одежду правильными жестами спортсмена в раздевалке, заметил:
– Кто-то говорил, что мужчина, как автомобиль, если за ним толком не ухаживать, его приходится часто менять. Тебе потому и надо иметь десять, что одного любить лень…
– Не лень, просто, где ж его взять такого, что полюбится… – развела она руками. – Слушай, мне сорок пять лет, сколько можно играть в послушную девочку и заботиться об обществе, чтоб его не расстраивала моя половая жизнь? В конце концов, я имею право жить так, как считаю нужным, не нарушая уголовный кодекс?
– Имеешь… но без меня.