Семирамида. Золотая чаша
Шрифт:
Желание изложить события, свидетелем которых ему посчастливилось быть, проклюнулось у евнуха в тот день, когда в Вавилон докатилось ошеломляющее известие о нелепой смерти Нинурты–тукульти–Ашшура.
Со временем, однако, о его гибели начали говорить разное. Злые языки утверждали, будто наместник сам предложил свою красавицу–жену в подарок новому царю за назначение на пост туртана и, не выдержав презрения соплеменников, наложил на себя руки. Другие, в первую очередь Гула, сумевшая прибрать к рукам вавилонского полководца Бау–ах–иддина, доказывала, что Шамши и Шаммурамат давным–давно состояли в любовной связи. Всем известно, что скифянка с детства отличалась склонностью
Клевета, нескончаемым потоком сыпавшаяся на головы жителей Вавилона, вызывала законное возмущение у тех, кто знал Шаммурамат и Нинурту. К сожалению, попытки доказать очевидное, уличить сплетников во лжи, не находили отклика у тех, кому чужое горе – повод, а чужая радость – укор.
После бракосочетания Шамши–Адада V и вавилонской принцессы Шаммурамат (упоминать о том, что когда-то эта женщина была супругой бывшего наместника и туртана, строго запрещалось) Сарсехима и Ардиса срочно вызвали в Ашшур, и с желанием изложить то, что случилось на самом деле, пришлось повременить. Выехать приказали тайно, никого не извещая. Более того, двигаться приказали отдельно, для каждого была приготовлена своя повозка.
Они встретились в священном городе, в присутствии самой Шами, которая в компании верных друзей позволила скатиться нескольким слезинкам, однако на вопросы Сарсехима, что случилось и зачем их вызвали в Ашшур, сурово предупредила.
— Зачем тебе знать лишнее? Я жду от вас помощи, а не утешений или расспросов.
Далее Шами сообщила, что Шамши дал ей короткий срок устроить семейные дела после смерти мужа
Что она имела в виду под «семейными делами», стало ясно, когда Шами попросила евнуха после возвращения в Вавилон приобрести хороший дом в предместье Шахрин'y. Туда скоро доставят ее детей, их сейчас скрывают от чужих глаз и привезут тайно. Она не в силах заставить себя изменить им имена, но, ты, евнух постарайся обращаться к ним «моя родная», «мой маленький». Здесь Шами вновь не смогла удержать слезы и взмолилась – будь добр с ними, стань хорошим наставником. Справившись со слезами, потребовала от Ардиса обеспечить детям охрану. Пусть это будут исключительно мужчины твоего рода, однако, чьи это дети, должны знать только ты, Сарсехим, и ты, Ардис. Никаких разговоров о том, где теперь дети Шаммурамат от первого брака! Никаких гостей в этом доме, пока дети не вырастут и не закончат школу.
— Слушком много охотников досадить мне, – добавила она, затем, после частых и прерывистых вздохов предупредила.
— Им будет трудно в первое время, – предупредила Шами. – С Наидом легче, он несмышленыш, и скоро забудет о маме. Меня беспокоит Нан'a. Я все объяснила ей, но ты, евнух, помоги девочке не столько забыть обиду, сколько внуши – мама не могла поступить иначе. Я жертвую ими из любви к ним, из желания обезопасить их жизни.
— Неужели дело зашло так далеко? – не удержался от вопроса Сарсехим.
Ему ответил Ардис молча, широко раскрытыми глазами взиравший на царствующую особу. Шами была ослепительна хороша, одета в лучшее свое платье, приукрасилась венцом с крупными изумрудами.
— Заткнись! Не пытайся знать лишнее.
Шами поддержала его.
— Он прав, Сарсехим…
Женщина не договорила, торопливо вышла из комнаты, там дала волю рыданиям.
Поселившись в новом доме Нана–силим повела себя так, как ее мать, которую когда-то в сопровождении Сарсехима отправили в далекий Дамаск. Девочка была дерзка, себе на уме, пыталась строить гадости заметно обрюзгшему воспитателю. Ни разу не всплакнула, замкнулась и совсем как взрослая заботилась
За эту заботу Сарсехим был готов ей все простить, и отношения скоро наладились, особенно после того, как евнух взял в привычку рассказывать детям сказки. Оказалось, что прежний их дядька Ишпакай вволю избаловал Нану–силим волшебными историями, так что Сарсехиму пришлось потрудиться.
Это был самый сладостный труд, которым ему пришлось заниматься в жизни. Было радостно видеть горящие глазенки Наида, поджатые губки Наны – в самый напряженный момент она невольно разжимала их, раскрывала рот. Это было так мило с ее стороны. Сарсехим, столько лет мечтавший о возможности порадоваться жизни, возблагодарил богов за то, что они все-таки могут быть милосердными. Они одарили его главным, ради чего, как оказалось, стоит дышать, пить вино, есть жареное на угольях мясо и прислушиваться к голосам. Боги нежданно–негаданно произвели его в дедушки и наградили Наной–силим и маленьким Наидом.
Однажды, когда до заметно повзрослевшей, лишенной красоты матери девочки, дошли слухи о победах ассирийской царицы на востоке, о взятии крепости Бактрия и выходе ее войска к побережью Каспийского моря, она поинтересовалась.
— Если великая царица посетит Вавилон, ты пустишь меня на площадь, чтобы я хотя бы одним глазком взглянула на нее? Ты можешь сопровождать меня.
— Нет, родная. Меня многие знают.
— Мне так хочется, – призналась тринадцатилетняя Нан'a. – Я уже забыла, как она выглядит.
Вечером, уложив детей и закончив рассказ о приключениях Син–абада–морехода, Сарсехим уловил тайный зов, окликнувший его и принудивший взять в руки палочку для выдавливания письменных знаков. Ткнул несколько раз в мягкую глину, довел фразу до конца и прочитал написанное: «Был светлый день месяца кислиму, когда меня, во славу Мардука, отправили с караваном в благодатный Дамаск».
Написал и задумался – если польстишь себе и опишешь все, как было, как в таком случае сохранить клятву, данную в Ашшуре?
Жизнь Шаммурамат не назовешь сладкой. Все побывавшие в Калахе, утверждали, ревность сводит царя с ума. Говорят, она вьет веревки из второго мужа, но, не смея перечить жене, тот грозит казнью любому, кто только посмеет взглянуть на Шаммурамат. Такое случается со всяким, кто сел не в свою повозку и кому застит глаза чужое величие. В этом не было бы ничего страшного, если бы в силу скудости ума исступление не доводило Шамши до богомерзких поступков. Например, Шамши запретил царице видеться с Партатуи–Бурей, а для того, чтобы запрет вошел в силу, он женил его на служанке жены Габрии и отправил на границу.
Единственной радостью для царицы был сын, будущий наследник трона Адад–Нерари, которому еще в детстве пророчили судьбу великого воителя, такого, например каким были двое предшественников малыша, которых тоже звали Адад–Нерари.
В полной мере Сарсехим оценил предусмотрительность царицы спустя пять лет после воцарения Шамши–Адада, когда полководец Бау–ах–иддин поднял мятеж и отправил вавилонского царя к судьбе. Сказывают и пересказывают, будто когда царь и полководец остались одни, Бау–ах–иддин просто–напросто ударил безобидного старика кулаком по голове. Такого рода внушение он проделывал не раз, но теперь ему не повезло – старик скатился с царского места, упал на плиты, устилавшие пол. Дыхание оставило его. Трудно сказать, что побудило Бау совершить этот безумный шаг. Скорее всего, до злодейства его довело неудовлетворенное тщеславия и жажда власти, а может, упреки Гулы, овладевшей его душой. Каждый год царствования сестры терзал ее ужаснее всякой телесной пытки.