Семирамида. Золотая чаша
Шрифт:
— Выкладывай, – предложил наследник.
Сарсехим начал с того, что поведал, как он не спал всю ночь, молил богов, чтобы те вразумили его услужить и великому Салманасару, и опоре царственности и любимцу богов.
Шурдан жестом прервал его.
— Не тяни.
— Камнем преткновения для меня, облеченного доверием такого важного человека, каким являешься ты, мой господин, был вопрос – зачем вытравливать плод?!
— Ты предлагаешь начать с матери? – радостно засмеялся Шурдан. – Ты играешь с огнем, приятель. Оставь свои гнусные намеки. Запомни, я ничего не слышал. Как
Он сделал паузу, затем совсем, как отец, ответил тихо, вдумчиво.
— Но это между нами. Пусть Бен–Хадад озвереет. Злоба застит глаза, заставляет лезть напролом, отрезает путь к отступлению. Итак, Сарсехим, отвечай прямо, мы союзники или нет?
— Вот и я всю ночь пытался убедить себя, что мы союзники, но ответить, каким образом мне добраться до Гулы, тем более помочь ей избавиться от плода, так и остался без ответа. Как уничтожить ребенка и сохранить жизнь матери – это даже богам не под силу.
— Что же ты решил?
— Ты, славнейший из наиславнейших, не оставил мне выбора как самому отведать это зелье, иначе мне придется до конца моих дней жалеть, что я появился на свет.
— Ты решил испугать меня? – нахмурился Шурдан.
— Что ты, господин! Я всего лишь предположил, как умный человек наилучшим образом мог бы поступить с зельем, ведь, согласись, предложенная тобой цена бесконечно мала, а опасность безмерно велика. Какая радость от камней, которые будут ждать меня в Ашшуре, если пупок мне проткнут в Дамаске.
— Хорошо, что ты предлагаешь?
— Мне бы хотелось получить плату вперед. Мне бы хотелось услышать от господина, что мне сохранят жизнь, если с Гулой или ребенком произойдет несчастье.
Шурдан, совсем как отец, принялся расхаживать по спальне. Внезапно он остановился перед евнухом и ткнул в него пальцем.
— Правильно говорил Нинурта, что тебе нельзя доверять. Ни единому твоему слову нельзя верить! Что ж, ты сам выбрал свою судьбу.
Сарсехим тут же рухнул на колени, обхватил наследника за ноги, принялся целовать его домашние туфли.
— Прости, о великодушный! Я готов выполнить все, что ты мне прикажешь.
Изумленный до крайности наследник, неожиданно рассмеялся. Хохотал долго, с удовольствием, жестом прогнал заглянувшего в спальню евнуха. Наконец вытер слезы и в упор взглянул на Сарсехима.
— Ну, выкладывай, что ты задумал. О цене договоримся.
— Мне грешно не отозваться на твою щедрость и прежде чем приступить к делу, я хотел бы обратить внимание господина, что, получив камни, у меня не будет причины пробовать гадость, которую твои умельцы зальют в пузырек. Но это к слову, что же касается дела, мне сначала необходимо посетить Вавилон, чтобы иметь возможность выполнить твою просьбу.
Сарсехим многозначительно замолчал, надеясь на встречный вопрос, однако Шурдан умел вести дела. Он ждал объяснений.
Сарсехим несколько умерил пыл.
— В Вавилоне я мог бы пристроить камешки. Если господин будет добр ко мне, ему придется оберечь меня от гнева Амти–бабы. И самое трудное – господину следует уговорить
— Зачем?
— Это даст возможность моему царю переслать его в Дамаск. В Дамаске очень ценят подобного рода игрушки. Другого способа исполнить твою просьбу я не вижу. Итак, сначала Вавилон, где я со всеми подобающими церемониями вручу моему государю священную реликвию, затем Дамаск
— Но чем объяснить необходимость посещения Вавилона?
— Всем известно, что храм Иштар в Вавилоне считается ее главным святилищем.
— Разве не храм в Уруке?
— Э–э, господин, – скривился евнух. – Слава Урука и его молодцов осталась в прошлом. Они не то что богиню, обыкновенную девку удовлетворить не сумели, а храм обветшал до такой степени, что туда опасно входить. Того и гляди, что-нибудь на голову свалится.
Шурдан заметно посерьезнел, гнев в глазах сменился задумчивостью.
— С какой стати Закиру пересылать подарок царя Ассирии во вражеский город?
— Когда мой господин узнает историю этого сокровища, он очень опечалится и попытается любым способом избавиться от реликвии, едва не сгубившей его дочь. Ему надо подсказать, что дубину желательно вернуть законному владельцу, и намекнуть, что никто, кроме меня, не сможет доставить ее в Дамаск. В этом случае Бен–Хадад ни за что не осмелится расправиться со мной, по крайней мере, сразу, тем более, если Амти–баба напишет письмо дочери и попросит меня лично вручить ей табличку. Если я присовокуплю к подарку пару обнадеживающих слов, чтобы сириец не робел и начинал первым, а Элам на востоке поддержит его, полагаю, меня встретят еще более доброжелательно. Сирийцы начнут спариваться на рынках и на улицах. Жаль, что мне нельзя поучаствовать в оргии.
— Ты это серьезно?
— Насчет чего?
— Участия в оргиях?
— Господину должно быть известно, что я был рожден существом мужского пола.
— Эта добавка вряд ли украсила бы тебя. Она и счастья тебе не добавила бы, ибо женщина не только высасывает из мужчины все соки, но и лишает его разума. Наглядный пример – наш доблестный Нинурта, но об этом после.
Некоторое время Шурдан разгуливал по спальне, потом одобрительно кивнул.
— Ты и на этот раз сумел удивить меня. Твой план перспективен, особенно если принять во внимание, что, оказавшись в Вавилоне, ты тут же улизнешь с камнями, и я уже никогда не смогу найти тебя.
— Господин неверно понял меня, – загорячился евнух. – Я не имел в виду дать деру. Если угодно, пусть ко мне приставят охрану.
— Пустое, – равнодушно махнул рукой наследник. – Ты сумеешь заговорить любого охранника. Хотя…
Он улыбнулся, приблизился к евнуху, дружески положил ему руку на плечо, заглянул в глаза.
— Однако мне известен человек, которого ты не сможешь обмануть.
Сарсехим выказал крайнюю степень удивления.
— Кто же у нас такой проницательный?
— Ардис. Добросовестный и опытный пес. Если пригрозить старику, что вся его семья останется в заложниках, а в помощники дать молодого горячего скифа, ты будешь чувствовать себя в полной безопасности.