Семирамида. Золотая чаша
Шрифт:
В зале засмеялись, улыбнулся и Салманасар.
Сарсехим почувствовал, что угодил.
— Мы созданы для того, чтобы хитрить, изворачиваться, следить, докладывать… – Сарсехим приказал себе остановиться, но его уже понесло, и он с ужасом продолжил нанизывать слова. – Клятвы евнухов, что ливень в жару. Припекло солнце и вновь сушь. Евнухом следует пользоваться умело…
Неожиданно царь вскочил с кресла. Вавилонянин благоразумно рухнул на колени.
— Встань, – отмахнулся от него повелитель. – Ты не глуп, язык у тебя подвешен, но ты не привел ни единого доказательства чуждой миру живых природы Бен–Хадада.
Сарсехим поднялся, отряхнул
— Великий царь, неужели Ардис не упомянул о том, что случилось с несчастной Гулой?
Салманасар заинтересовался.
— А что с ней случилось?
— После того, как был проведен свадебный обряд Ахиры и Гулы, Бен–Хадад сделал ее своей наложницей.
— Ты лжешь? – повысил голос царь. – Вавилонскую принцессу, младшую сестру моей супруги, сделали наложницей?
— Я говорю правду, повелитель мира.
Шурдан подал голос.
— Мне тоже донесли об этом.
— И ты молчал?
— Я ждал подтверждения. Евнух подтвердил эти сведения.
Салманасар задумался.
Наследник сделал шаг вперед.
— Мы должны наказать зверя, – заявил он.
В зале зависла тишина.
Сарсехим решил – рисковать так рисковать! – и первым нарушил тишину.
— Твой вопрос, государь, выдает в тебе ищущую света душу. Ты в недоумении, тебе трудно понять злое. Ты ищешь оправдания, потому что трудно поверить, что кто-то в подлунном мире отважится нанести оскорбление твоей родственнице.
Позволь напомнить тебе, о, величайший – зловоние, издаваемое Бен–Хададом, отравило мысли дамаскинцев. Узнав о случившемся, они бросились в пляс. Они прилюдно совокуплялись на рынках, в подворотнях, на проезжих частях улиц, в садах и в тени городских стен, не спрашивая при этом, ни кто твой супруг, ни кто твоя супруга. Их безумную похоть тешили подвиги, совершаемые жрецами, которых в этом пр'oклятом месте называют «храмовыми ослами». Их нельзя назвать жрецами, скорее, демонами.
Они, – голос Сарсехима возвысился до звенящего негодования, – потребляли самых порядочных женщин, которые добровольно позволяли нанизывать себя. Другие использовали камни, деревянные колы, кто побогаче – отлитые из золота и серебра фаллосы, которые во множестве расставлены возле их главного капища. Девственницы жертвовали еще несмятым лоном, юноши отрубали свои еще не знавшие женщин зебы и бросали их к подножию пьедестала.
Иблу перебил евнуха.
— У сирийцев свои законы, у нас свои. Разве у вас в Вавилоне каждая женщина не обязана раз в году послужить Иштар? Разве они не собираются на площади перед храмом и не ждут, пока чужестранец бросит ей в подол монету? Разве она не идет с ним и не совокупляется с ним в тени храма?
— Разве я возражаю, храбрейший?! Разве я вправе повысить голос и указать, что этот обычай, пришедший к нам из тьмы веков, давным–давно смягчился требованием соблюдать достоинство семьи. Разве мы в Вавилоне, а вы здесь, в Ассирии, не вознеслись до понимания святости предустановленного Ашшуром порядка, повелевшего соблюдать нравственный закон и заботиться о всяком, кто честен и исполнителен, кто почитает господина и храбро сражается с врагами, кто способен оберечь себя от демонов и защитить от них своих домочадцев? Спроси, о благородный, знаменитого уману Набу–Эпира, которого я вижу в этом зале – разве этот мир не
Здесь Сарсехим, как бы дожидаясь ответа на эти звучные, но не имеющие отношения к делу вопросы, позволил себе перевести дух. Пауза в таких делах очень важна, она придает говоруну особый припах мудрости.
Сарсехим едва заметно скосил глаза в сторону Шурдана. Лицо наследника было холодно, но за этой холодностью Сарсехим различил немой и требовательный приказ – говори еще. Не молчи, не дай им смять себя.
Говори! Говори! Говори!
Салманасар вопросительно посмотрел на Набу–Эпира. Тот смутился и подтвердил, что ныне движение небесных сфер как никогда прежде согласовано с законами, установленными Мардуком–Ашшуром и обеспечивающими мир и процветание в мире живых. Точно измерен год, поэтому разливы священных рек происходят вовремя. Теперь можно с необходимой точностью определить местоположение любой звезды на небе и предвычислить ее ход на много лет вперед. Теперь можно точно предвычислить, когда бог Луны Син на миг прикроет лик бога Солнца Шамаша и наоборот, а это дает возможность точнее узнать волю богов. Это означает, что наука обрела силу предсказывать судьбу любого смертного, в ее силах предупреждать о приближении бурь, засух и землетрясений. Всякое покушение на установленный богами порядок может привести к нарушению хода времени.
— Чем это может нам грозить? – поинтересовался Шурдан.
— Тем, что земная твердь, имеющая, как известно, форму полушария, может рухнуть в первичный океан.
Наследник престола был удовлетворен.
Евнух со дня отъезда из Вавилона с непутевой скифянкой – как ей удалось избежать лап «осла» и, главное, зачем? – впервые почувствовал себя в своей тарелке. В такого рода спорах ему в Вавилоне равных не было. По наущению Закира он мог доказать что угодно и кому угодно. Он попытался привести еще несколько примеров, подтверждающих угрозу присутствия Бен–Хадада среди живых. Это грозит ввергнуть мир в состояние хаоса…
Салманасар движением руки запечатал ему рот.
Даже Иблу осознал неизбежность войны до победного конца. Далее отстаивать возможность переговоров с чудовищем, посягнувшем на честь дочери Вавилона, было небезопасно, особенно после злополучного происшествия, которое случилось с супругой племянника на охоте. Всех, особенно наместника Ашшура, очень беспокоило отношение царя к этому случаю, однако Салманасар хранил молчание, тем более угрожающее благополучию семьи наместника, что после слов предателя–евнуха, он явно склонился к точке зрения Шурдана. Эта смена настроения была осознана всеми присутствовавшими в зале сановниками.
Участь Дамаска была решена. Спорить было бессмысленно, уличать евнуха во лжи, напоминать о его перманентном предательстве тоже. Негодяй не скрывал подлости своей натуры, а такого рода прямота всегда была по сердцу Салманасару.
— Хорошо, – согласился Салманасар, – как же нам поступить в данном случае?
Он указал в сторону стола, на котором лежал обмазанный тонким слоем смолы член «храмового осла». В свете факелов он выглядел как новенький, готовый к использованию, жаждущий использования демон. Узкая щель, чуть приоткрывшаяся на его утолщенном конце, напоминала глаз бога, выбиравшего жертву для совершения гибельного для непосвященной или непосвященного обряда.