Семнадцать белых роз

Лестер Кристина

— Да. Кстати, о знаменитостях! — Майк выразительно смотрел на нее. — Ты ничего не хочешь мне рассказать? Как старому другу?

— Ничего. Кроме того, что ты мне сам многое недоговаривал. Как старый друг.

— Ну то, что я тебе не договаривал, не имеет принципиального значения. А вот Генри Микст передает тебе привет. Он на днях вернулся в Нью-Йорк и ждет не дождется твоего звонка. Наслышан, как вы дивно проводили время в горах.

Элли насупилась.

— Майк, зачем этот детский сад?

— Не знаю, Элли.

Мне просто очень хорошо видно, что написано у тебя на лице.

— Да? И что там пишут?

— Что ты жалеешь меня, тебя гложет чувство вины, потому что ты являешься причиной моих переживаний. Но при этом ты ни черта не видишь перспектив наших отношений, то ли из-за этих пресловутых пяти лет, то ли из-за Генри.

Она во все глаза смотрела на него: неужели все действительно так заметно?

— Только я одного не могу понять. Что заставляет тебя сейчас все это выслушивать: верность нашей бывшей дружбе или… или… — Он внезапно замолчал, потом тихо добавил: — или все-таки то, что произошло между нами в тот вечер?

Она не смогла сдержаться: подошла, положила ладонь на его щеку, и он тут же накрыл ее руку своей:

— Элли! Эта страсть душит меня все сильней и сильней! Я… когда ты смотришь на меня вот так, как сейчас… Мне кажется, что ты готова стать моей девушкой.

Это звучало совсем по-студенчески: «стать моей девушкой». Она улыбнулась:

— Но, Майк, я пока не могу.

— Боюсь, Элли, после этой истории мы не сможем больше общаться как друзья.

— Майк, я часто вспоминала о тебе все эти дни. Вспоминала, пока мы гуляли по лесам с Генри, вспоминала, когда была одна. Честное слово! Майк, я тоже не знаю, смогу ли общаться с тобой как раньше, но…

— Я все понял.

— Нет! Постой. Ты ничего не понял.

— В лучшем случае тебе потребуется время, чтобы выбрать. Нет, ну я же понимаю! Я понимаю, что по сравнению с известным продюсером моя персона меркнет. Сам виноват: надо было думать головой, когда вас знакомил.

— Между нами ничего не было, — ледяным голосом проговорила она, перебивая его.

— Значит, будет. Мне просто очень сильно хотелось тебе помочь с работой, а получилось, что помог и с личной жизнью. Помнишь, как ты злилась на меня, обзывала старым сводником?

— Но…

— Как в воду глядела! Элли, ты абсолютно свободна. И наш диалог бессмыслен. Поэтому, чтобы избежать моих необоснованных приступов ревности, нам лучше не видеться совсем.

— Как хочешь, — обиделась она.

— Я думаю, так нам обоим будет лучше.

Элли молча развернулась и вышла из кабинета.

Вечером она позвонила Генри. Тот факт, что она уже два дня в Нью-Йорке, Элли считала, знать ему не обязательно, поэтому сделала вид, будто вернулась только сегодня.

На часах было уже половина десятого. Элли специально позвонила поздно, чтобы свидание нельзя

было назначить на тот же день. Она понимала, что устраивать два свидания подряд будет в каком-то смысле бесчестно по отношению к Майку. Да и к Генри тоже.

Но он настоял.

— Ну пожалуйста! Я так соскучился! Прошу вас, пойдемте поужинаем прямо сейчас. Я не выдержу до следующего вечера! Ну, Элли…

Она вздохнула:

— Хорошо. Только я очень устала.

— Я заеду за вами, назовите адрес.

— Дело в том, что я живу у подруги, а она…

— Не хочет видеть в доме посторонних мужчин? Я подожду под окном.

— Да нет! Что вы! — Элли покосилась на Валентину, которая сидела на диване, напряженно выпрямив спину, и внимательно слушала их разговор. — Она вас просто обожает. Можно, я вас познакомлю?

— А, господи, конечно можно.

— Тогда запоминайте адрес…

Валентина сделала жест рукой, который в простонародье сопровождается словом «есс!», и запрыгала по комнате.

Сид тоже прыгал от радости, когда увидел на пороге своего старого друга. И Генри был счастлив вновь увидеться с собакой:

— Ах ты, славный мой щенок! Сегодня я не приглашаю тебя ловить лягушек, но обещаю, что если нас отпустит твоя строгая хозяйка, то мы обязательно поедем на какой-нибудь пруд, где их много.

— Я уже не хозяйка. Валентина хочет его у меня забрать. Кстати, познакомьтесь.

Валентина не помнила себя от счастья, пожимая ему руку. Она совершенно утратила способность говорить и только радостно хлопала глазами.

— Вы итальянка? — спросил у нее Генри.

— Угу.

— Между прочим, тогда мы с вами почти родственники. У меня папа — итальянец. Вы родились здесь или приехали из Италии?

— Угу.

— Ну хорошо, я думаю, мы с вами еще увидимся и поговорим.

— Угу.

— Смотри, чтобы к моему возвращению к тебе вернулся дар речи, — прошептала Элли, пока Генри снова принялся обниматься с собакой. — Мне нужно будет все обсудить.

— А ты ведешь себя с ним, как будто он твой сосед! — заявила подруга, обретая голос. — Слушай! Неужели он еще ко мне придет?!! — Глаза ее закатывались от счастья. — Говорить про Италию!!!

В ресторане, который, как сказал Генри, был его любимым в Нью-Йорке, они заняли замечательный столик, расположенный словно в театральной ложе.

— Как в театре! — вырвалось у Элли, когда она увидела внутреннюю планировку залов и столиков.

— А это и есть в какой-то мере театр. Это такой необычный клуб-ресторан. Вон там — сцена. Иногда здесь устраиваются такие шоу… самая продвинутая молодежь была бы в шоке.

— Неужели сюда ходит продвинутая молодежь?

— Вы правы: ей здесь делать нечего. А вот таким пресыщенным жизнью людям, как многие мои теперешние коллеги, очень даже нравится.