Семья Карновских
Шрифт:
Егор убрал руку от лица.
Доктор Цербе сунул ему в жилетный карман несколько бумажек. Егор попытался протестовать:
— Герр доктор, нет!
— Ни слова! — перебил доктор Цербе. — Я же понимаю, что у вас плохо с деньгами. Вы обидите меня, если не возьмете, мой друг.
Егор действительно был без денег, у него осталось только несколько центов, и он не стал сопротивляться. Доктор Цербе проводил его до двери и попросил заглядывать, если Егору станет одиноко. Он всегда готов поддержать юного друга и морально, и материально.
Одиноко Егору стало очень скоро, и он явился к доктору Цербе за моральной и материальной поддержкой. Он и сам не заметил, как оказался у доктора в услужении.
Доктор Карновский волновался только из-за одного экзамена — по английскому языку. Об экзамене по медицине он даже не думал. Ему было смешно, что он, опытный врач, должен сдавать
А будущие экзаменаторы ненавидели Карновского и вообще всех, кто собирался заниматься медицинской практикой в новой стране.
На трансатлантических рейсах прибывало множество врачей. Поначалу местные медики встречали их с распростертыми объятьями, особенно тех, кто пользовался известностью в своей области. Но когда врачей стало слишком много, отношение к иммигрантам изменилось, и не в лучшую сторону.
Во-первых, новоприбывшие врачи часто смотрели на местных свысока. Во-вторых, они переманивали пациентов. Нередко иммигранты выдавали себя за светил, хотя на самом деле были посредственностями. Взаимная неприязнь росла день ото дня. В клубах, за игрой в бридж или гольф, старожилы изливали друг другу свой гнев на конкурентов. Вперемежку с правдивыми случаями рассказывали всякие небылицы. Особенно этим славился доктор Альберти. У него была репутация лжеца и сплетника, но слушали его охотно, потому что хотели верить его рассказам.
Доктор Альберти вел с конкурентами войну не на жизнь, а на смерть.
Высокий, жилистый, неопределенного возраста, казавшийся то пожилым, то довольно молодым, с редкими волосами, в которых перемешались всевозможные цвета и оттенки, и лицом, в котором можно было разглядеть славянские, германские, латинские и семитские черты, доктор Альберти был заметной фигурой в медицинском мире Манхеттена, хотя никто не знал, кто он такой, когда и откуда приехал. Только старики помнили, что он появился в конце девяностых в самом центре Бауэри и сразу произвел сенсацию. В мужских туалетах ресторанов и баров он развесил объявления со своим портретом — эспаньолка и пенсне на шнурке, — в которых говорилось, что он излечивает венерические болезни за считанные недели, к тому же по очень низкой цене. Его объявления висели даже в туалетах собвея. Пьяницы и бездельники, разрисовывая стены всякой похабщиной, не щадили и портретов доктора Альберти, но толпами шли к бородатому, очкастому врачу, который излечивал венерические болезни за считанные недели. Бродяги, проститутки, матросы, итальянцы, евреи, немцы, ирландцы, китайцы из Чайна-Тауна толкались в грязной приемной. Доктор Альберти так спешил, что даже не стерилизовал инструментов и не мыл рук. Измазанными йодом пальцами он быстро принимал доллары и рассовывал по карманам замызганного халата.
Когда ему надоело в Бауэри, он снял приличное жилье в другом районе и стал помещать объявления не на стенах общественных сортиров, а в прессе, но все с тем же портретом. Он с гарантией лечил всё подряд, все болезни, но с наибольшей охотой брался за женские. Поговаривали, что он нелегально делает аборты и совращает пациенток, но его ни разу не поймали за руку, он знал, как спасти свою шкуру. По вечерам он выпивал в барах с полицейскими, и они отказывались принимать на него заявления.
Однажды, когда пациентка умерла после аборта прямо в кабинете, доктора Альберти все же арестовали. Его друзья по барам и клубам ничего не могли поделать. Впервые газеты напечатали его фотографию бесплатно, и не в колонке объявлений, а на первой полосе. После этого его портрет надолго исчез из прессы. Но доктор Альберти не пропал. Он вышел, не досидев срока до конца, и вернулся к практике. Какое-то время он был врачом на пароходах, нелегально перевозивших в Америку китайцев. Потом друзья по барам выбили для него должность портового врача. Прошли годы, скандал забылся. Доктор Альберти оставил государственную службу, на которой особо не разжиреешь, и открыл кабинет в аристократической части города. Он сбрил бородку, которую многие помнили по процессу, и стал носить высокие накрахмаленные воротнички. Таких, кроме него, не носил никто. В будни он одевался, как на свадьбу: брюки со складкой, белый галстук и ярко-красная роза в петлице. Волосы до плеч делали его похожим на музыканта. Он больше не брался лечить молодых женщин, от них одни неприятности. Теперь он предпочитал богатых старых дев, у которых проблема не в том, чтобы избавиться от беременности, а в том, чтобы забеременеть. Он перестал ходить по барам, но
После войны заговорили о психоанализе, и доктор Альберти одним из первых поехал в Европу разнюхать, что это такое. Погуляв несколько недель по самым шикарным борделям, он первым привез в Америку новое учение и начал успешно его применять. Богатые истеричные пациентки осаждали приемную. Гонорары были просто фантастические. Благодаря его известности и богатству именитые коллеги позабыли о его давнем грехе и приняли его в свой круг. Он стал видным человеком в обществе. Его приглашали на судебные экспертизы и заседания городского совета. Некоторые дамы называли его профессором, против чего доктор Альберти не сильно возражал. Даже старые врачи, которые раньше считали его шарлатаном, позорящим профессию, теперь его терпели и даже проявляли к нему расположение. Враждовать с ним не решались, потому что опасались его злого языка.
Самые злые сплетни доктор Альберти распространял о врачах, которые недавно приехали из-за океана, особенно о знаменитостях. С тех пор как его пригласили их экзаменовать, он не давал им спуску.
И многие другие экзаменаторы поступали точно так же.
Не сговариваясь, они заваливали конкурентов, посягнувших на их хлеб. Мало кому удавалось успешно пройти испытание. Американцы знали, что принимают экзамен у иммигранта, хотя его в глаза не видели. Об этом можно было догадаться по письменным ответам: и по почерку, который отличался от местного, и по английскому языку. Как бы хорошо приезжий его ни выучил, чувствовалось, что язык для него не родной. Их срезали за малейшую неточность. Проваливались не только рядовые врачи, но также светила и профессора. Они проваливались даже чаще, потому что меньше готовились. Доктор Альберти ликовал, когда ему удавалось срезать старого профессора. Он хвалился этим перед коллегами, и они радовались, хотя не все решались в этом признаться. Они испытывали приятное чувство защищенности от тех, кто был более талантлив.
Знаменитости злились и проклинали экзаменаторов, но это не помогало. Оставалось либо бросить медицину и заняться чем-нибудь другим, либо снова сесть на студенческую скамью.
Доктору Карновскому злость тоже не помогла, когда он пришел сдавать экзамен и увидел перед собой листок с двенадцатью вопросами.
Вопросы были по предметам, которые Карновский знал назубок. Он уже несколько лет не практиковал, но ничего не забыл. Это были элементарные вопросы для студентов. Карновский прекрасно помнил нормальную и патологическую анатомию, неорганическую и органическую химию, гигиену, не говоря уже о хирургии. Вопросы оказались слишком легкими, и это раздражало. Приличному врачу тут делать было нечего. И вдруг оказалось, что он знает не все ответы. Сколько он ни напрягал память, он не мог вспомнить процентное содержание протеина и сахара в спинномозговой жидкости.
Доктор Карновский был вне себя. Он, лучший хирург в клинике профессора Галеви, который на фронте провел сотни операций на позвоночнике, не мог ответить на простой вопрос. Но злился он не на себя. Карновский знал, что медицинская квалификация тут ни при чем. Нужна память, которая у молодого студента зачастую лучше, чем у старого опытного врача. Он был уверен, что даже профессор Галеви засмеялся бы, если бы ему ни с того ни с сего задали этот вопрос. Он взял бы справочник и посмотрел или спросил бы у молодого медика, только что закончившего университет. Однако здесь не было ни справочника, ни молодого коллеги. Некуда было посмотреть, не у кого спросить, но нужно было отвечать.
Доктор Карновский проклинал того, кто придумал этот вопрос. Он плюнул бы ему в рожу за такую глупость. Но он даже не знал, на кого злиться, кого проклинать и с кем спорить. Перед ним лежал листок бумаги с дурацкими вопросами, от которых зависела его судьба.
Время шло. Беспокойство Карновского росло с каждой минутой. Он начал путаться в том, что прекрасно знал, и делать грамматические ошибки. Спохватился, исправил, но тут же наделал новых. Он нервничал, как в студенческие годы, когда сдавал экзамен советнику Ленцбаху. Ладони вспотели, перо дрожало в пальцах. Он был заранее уверен, что где-нибудь ошибется, и эта уверенность окончательно его добила. Стрелки на часах неумолимо двигались. Скоро истекут два часа, которые отведены ему для ответов. Терять было нечего. Карновский махнул рукой и стал писать первое, что приходило в голову, лишь бы успеть вовремя. Он уже знал, что провалился.