Семья Рубанюк
Шрифт:
Он отошел уже от деревушки километра полтора, когда в лощине увидел противника. Несколько солдат выкатывали из кустарника пушки, другие стояли группками. По всем приметам, они готовились к атаке.
Петро, чтобы не обнаружить себя, лег, затем пополз в их сторону, к бугорку, видневшемуся невдалеке.
Где-то в стороне Можайска погромыхивала канонада, а здесь было удивительно тихо, и Петро сдерживал дыхание, которое казалось ему чересчур громким. Он дополз до бугорка, приспособил пулемет, разложил
Гитлеровцы были не больше чем в трехстах метрах. Солдаты, в пятнистых маскировочных халатах поверх длиннополых шинелей и в стальных шлемах, подпрыгивали, колотили ногу о ногу, стараясь согреться.
Сознание подсказало Петру, что позиция, занятая им, неудачна. Он осторожно переполз влево, к вороху почерневшего бурьяна, отстегнул от ремня саперную лопатку и принялся рыть.
Земля промерзла еще не очень глубоко и поддавалась легко, но копать лежа было несподручно, ноги одеревенели, и Петро чувствовал, как в нем все больше закипала злоба. Сжав челюсти, он окапывался.
За боевыми порядками противника из кустарника вдруг взвилась зеленая ракета. Она на мгновение повисла в воздухе и, оставляя дымчатый след, опустилась. Солдаты засуетились, разбежались по местам и спустя минуту пошли, развертываясь цепью, в сторону деревни.
Петро приладил пулемет, положил под рукой гранаты. Автоматчики двигались, против обыкновения, без стрельбы, соблюдая молчание. Когда пулеметная очередь внезапно разорвала тишину и завопило несколько раненых, солдаты в растерянности затоптались на месте; Петро, не давая им опомниться, снова нажал на спусковой крючок и дал длинную очередь.
Цепь залегла. Петро оторвался от прицела, высунулся. Высокий офицер, поблескивая очками, свирепо кричал на солдат и размахивал рукой.
Петро тщательно прицелился в него, выстрелил. Затем, не отпуская пальца, обежал глазами мутно желтевшие под касками лица солдат, дострелял весь диск и быстро начал перезаряжать пулемет.
Вокруг Петра засвистели пули. Одна, врезавшись в бруствер, обдала Петра комочками земли. «Заметили, — пронеслась, обжигая, мысль. — Теперь не дадут головы поднять».
У него еще была возможность отползти заросшей межой до перелеска и оттуда пробраться к штабу. Но два полных диска патронов и четыре гранаты оставались неиспользованными. Гитлеровцев можно было еще задержать. И Петро решил остаться.
Из цепи доносились громкие стоны. Заглушая их, кто-то завывал нечеловеческим голосом.
По полю, пригибаясь, бежали с носилками санитары, дальше, в километре, на черном фоне леса разворачивались зеленые броневики. С легким свистом пролетела и где-то возле деревни разорвалась мина.
Сбоку, со стороны перелеска, послышалась трескотня автоматов. Петро оглянулся:
Петро повернул пулемет в сторону новой цепи, но в этот миг рой пуль пронесся над его головой. Теперь уже сомнений не оставалось — его обнаружили.
Командир полка майор Стрельников собрал всех командиров, которые находились на командном пункте, в том числе и младших.
— Капе окружен, — сказал он. — Только что оборвалась связь с дивизией. Батальоны разъединены…
Сандунян стоял в нескольких шагах от Стрельникова. Он заметил, что щеки у майора неестественно горели, а погасшая трубка, зажатая меж пальцев, дрожала.
Сандунян не раз видел командира полка в бою, знал, что он отличался исключительной храбростью. И то, что сейчас Стрельников нервничал, свидетельствовало об опасности, какая нависла над полком и его штабом. Прежде чем окончательно созрела мысль о том, что надо любой ценой связаться с дивизией, Сандунян громко выкрикнул:
— Разрешите мне, товарищ майор, пойти!
Стрельников удивленно взглянул на него и сдвинул густые брови.
— Мы должны подготовиться к худшему, — продолжал он, покосившись в сторону недалекого взрыва. — Оружие приготовить всем. Обороной буду руководить лично. Трусов расстреливать на месте.
Он повернулся вполоборота к Сандуняну и холодно спросил:
— Вы где находитесь, младший сержант?
— Виноват, товарищ майор.
— Кто вам разрешил перебивать, когда я говорю? — повысил голос командир полка.
— Виноват.
На побледневшем лице Сандуняна крупно перекатывались желваки.
Стрельников посмотрел на комиссара:
— Есть что добавить?
Олешкевич отрицательно качнул головой, но все же коротко сказал:
— Надо знать, товарищи, что помочь нам сейчас не смогут. Сосед отошел. Будем рассчитывать только на свои силы.
— Все! — сказал Стрельников. — По местам!
Сандунян продолжал смотреть в упор на командира полка.
— Что у вас?
— Разрешите пойти в штаб дивизии. Я прорвусь.
— Останетесь у пулемета. И в другой раз не выскакивайте, когда не спрашивают.
— Есть!
— Вы из батальона Тимковского?
— Так точно.
Стрельников смотрел на него пристально, что-то припоминая.
— Это вы под Чудовом «языка» привели?
— Точно!
Стрельников раскурил трубку.
— Может, разрешите, товарищ майор, пойти в дивизию?
— Товарищ младший сержант, ступайте к своему расчету.
Сандунян приставил руку к каске, сердито крутнулся на месте и пошел к пулемету, ни на кого не глядя.