Семья Рубанюк
Шрифт:
С вражескими солдатами, которые теперь сами попали в окружение, было покончено быстро. Стрельников получил приказание от командира дивизии отходить в район деревни Быковка. Отдав распоряжения о выносе раненых, сборе оружия, о пленных, он занялся организацией разведки и прикрытия. Было совершенно очевидно, что неприятель постарается отрезать путь к отходу.
Петра, когда он возвращался на командный пункт, встретил у околицы адъютант Стрельникова Алтаев. Он спешил с каким-то поручением к Тимковскому, но, увидев Рубанюка,
— Молодец, старший сержант! — крикнул он. — Майор тебя к награде будет представлять. Ну и здорово же ты их долбал.
Петро устало улыбнулся, переложил пулемет с одного плеча на другое и, пошатываясь, побрел к своему расчету.
Возле сарая сидели, прислонясь к стене, Сандунян и Марыганов. Они обрадованно вскочили навстречу. Сандунян крепко обнял Петра.
— А где Прокофий? — спросил Петро, осматриваясь.
Сандунян печально покачал головой.
— А ты ничего не знаешь?
— Убит?
— Ранен дважды. В живот и лицо.
Марыганов тронул рукой плечо Петра:
— Он к тебе когда второй раз полз, был уже раненый, в щеку. Привязал к ногам сумки с дисками, так его и подобрали.
— Где он? — быстро спросил Петро и швырнул диски.
— Пойдем, отведу, — вызвался Сандунян. — Его скоро отправлять будут.
Раненых разместили в просторной избе на выходе к лесу. В выбитые окна дул ветер. Петро остановился у порога, разыскивая глазами Шишкарева.
— Старший сержант! — окликнул его слабый голос. Петро повернул голову и встретился взглядом с широко раскрытыми, горячечно блестевшими глазами комиссара. Олешкевич лежал на животе около стены, прикрытый до половины туловища полушубком. В его лице не было ни кровинки, нос и скулы заострились.
Петро тихонько, на носках приблизился к нему и участливо спросил:
— Куда вас, товарищ комиссар?
— Бедро разворотило… Ни сидеть, ни лежать не могу. Ох, сво-олочи…
Он охотно, как это делают все раненые, рассказал, что его ранило в самом начале атаки, что он лежал, истекая кровью, и его нашли только после боя.
— А ты, Рубанюк, герой, — неожиданно прервал он себя. — Правду говоря, не надеялся, что уцелеешь.
— Чего там — герой, — смущенно махнул рукой Петро. — Вон у нас Шишкарев — тот действительно герой. Я что ж, я в укрытии сидел, а он — под самыми снарядами.
Петро нетерпеливо оглядывал избу и, наконец, узнал Прошку по его шинели. Из-под забрызганной грязью полы виднелась забинтованная голова, пожелтевшая рука.
— Разрешите, товарищ комиссар, к дружку подойду, — сказал Петро.
— Это и есть Шишкарев? Он без сознания. Его только что перевязывали… живот.
Петро подошел к Прошке, опустился на корточки.
— Проша! — негромко окликнул он. — Слышишь меня, Прокофий?
Шишкарев не шевелился. Петро осторожно взял его руку. Она была словно ледяная, и Петро, не отпуская ее, громко прошептал:
— Ведь он уже…
Сандунян
Сандунян и Петро молча стояли над телом товарища. На глазах у обоих были слезы…
В избу шумно вошел Стрельников. От порога, громко, чтобы все слышали, он сказал:
— Ну, минут через десять — пятнадцать всех отправим. Две санитарные летучки прислали.
Он остановился подле комиссара, с участием вглядываясь в его изменившееся лицо. Олешкевич показал глазами в сторону Петра.:
— Ты хотел Рубанюка видеть.
Стрельников быстро повернулся к Петру и поманил его к себе пальцем.
— Я думал, великан, — полушутливо проговорил он. — Пустячок: около взвода автоматчиков один уложил!
Он с уважением оглядел коренастую фигуру Петра и уже серьезно добавил:
— То, что вы сегодня сделали, старший сержант, войдет в историю нашего полка.
Петро стоял вытянувшись, щеки его горели.
Разговор слушали раненые, и Петру, который испытывал неловкость перед ними оттого, что остался невредим и его даже не поцарапало в бою, были особенно приятны слова командира полка. Но как только Стрельников обратился к пожилому усатому старшине, Петро поспешил отойти к Сандуняну.
Когда они собрались уже уходить, Стрельников снова подозвал Петра.
— Будете сопровождать комиссара до госпиталя, — сказал он, пытливо вглядываясь в его глаза. — У вас там, комиссар говорил, дела есть?
— Смотря в каком госпитале, товарищ майор, — ответил Петро, чувствуя, как у него забилось сердце. — В одном жена работает.
— Знаю. Поищите. Три дня отпуска хватит? Честно заработали.
— Разрешите нам Шишкарева похоронить? С почестями.
— Обязательно.
Козырнув, Петро пошел из избы.
Возможность повидаться с Оксаной так взволновала Петра, что он не мог думать ни о чем другом, и дорога казалась ему нескончаемо длинной.
В сумерки санитарные машины въехали в густой сосновый лес. Здесь размещался эвакогоспиталь, за неделю сменивший уже третье место.
Еще в пути Петро узнал у всеведущих водителей, что 516-й полевой госпиталь, где работала Оксана, стоял под Можайском, а позавчера переехал куда-то поближе к Москве.
Петро помог санитарам перенести в приемное отделение раненых и зашел проститься с комиссаром.
Олешкевича совсем изнурила дорога. Он с трудом нацарапал на бумажке записку командиру полка и слабым голосом попросил:
— Передай… И не теряйте меня из виду, друзья… Пишите… Иди, Рубанюк… Желаю тебе разыскать жену.
Петро устроился на грузовую машину, которая отправлялась в Москву, и к утру разыскал дачный поселок, где обосновался госпиталь Оксаны.
«А что, если и здесь ее нет?» — подумал он с тревогой. И чем ближе подходил он к зданию госпиталя, тем больше росла в нем тревога.