Семья Рубанюк
Шрифт:
В госпитале комиссара Олешкевича в списках раненых не оказалось. Петру дали адреса других госпиталей, и он, посмотрев на часы, прикинул, что времени хватит только на то, чтобы заехать на Арбат.
Поднимаясь знакомой лестницей на третий этаж, Петро перебирал в памяти подробности тревожной ночи, проведенной им недавно в этом большом доме. Припоминался ожесточенный налет вражеских самолетов, лицо Марии, когда она читала стихи.
На площадке Петро в нерешительности остановился перед дверью. Не ищет
Да, какое-то неосознанное чувство влекло его к ней. Петру было просто недосуг разобраться в этом раньше. И, словно избегая откровенности с самим собой, он подумал: «Ничего тут дурного нет. Мария — славная, заботливая девушка, меня она уважает, мне это и приятно».
Петро пошарил рукой, отыскивая звонок, но дверь в эту минуту открылась.
— Кто здесь? — спросили из темноты.
Лица спрашивающей женщины не было видно, однако по голосу Петро сразу догадался, что это мать Марии.
— Здравствуйте! — растерявшись от неожиданности, сказал он. — Вы, вероятно, мама?
— Боже, какой вы догадливый! — Женщина весело рассмеялась. — Я, безусловно, мама. Вы к Машеньке?
— Да.
— Маши нет. Вы войдите, пожалуйста.
Она повернула выключатель. Петро шагнул в прихожую. Взглянув на хозяйку, он был поражен ее сходством с Марией.
Те же бойкие карие глаза, оттененные длинными ресницами, такие же пышные белокурые волосы, тот же рисунок губ, полных и немножко оттопыренных. Чуть заметные морщинки только и указывали на разницу между этой женщиной и ее дочерью.
— Я вас приглашу в кухоньку, — предложила она. — Вы не обидитесь? Единственный теплый уголок у нас.
Петро заметил, что мать Марии в грубой ватной спецовке, а на ногах у нее мужские черные бурки.
— Я на работу собралась… — пояснила хозяйка, словно угадав его мысли. — Что же вы стоите? Если не боитесь озябнуть, прошу в столовую. И надо же познакомиться. Меня зовут Екатерина Ивановна.
— А меня Петром.
Екатерина Ивановна посмотрела на него быстрым, любопытным взглядом.
— Тот самый, о котором мне Машенька столько говорила?
В столовой было очень холодно, как и во всей квартире, но от беспорядка и запустения, какие застал Петро прошлый раз, не осталось и следа. Вещи были расставлены и развешаны по своим местам, пыль всюду тщательно вытерта.
— Ваш приход очень кстати, — сказала Екатерина Ивановна. — Вы должны помочь мне уговорить Машу. С вами, я думаю, она посчитается.
— В чем уговорить?
— Хочет уходить на фронт. Это безрассудно. Маша очень молода. Она совсем ребенок. Причем капризный и своенравный.
— В госпитале ее очень любили. Она хорошая, отзывчивая девушка.
— Все это верно. Но сейчас так заупрямилась, что меня ее поведение просто пугает.
— Тогда и я ничем не
— Вы сможете! Если бы здесь был ее отец, он повлиял бы на нее. Меня она считает обыкновенной мамашей, которая всего боится.
— Мария сейчас в Москве?
— Побежала к подружке. Скоро вернется.
Петро взглянул на часы. В его распоряжении оставался всего час.
— Жалко, если не придется увидеться, — сказал он.
— Маша тоже будет очень жалеть.
Екатерина Ивановна приготовила чай, сделала несколько бутербродов.
— Извините, что без сахара, — сказала она. — Ничего, скоро будет легче. Погонят врага, увидите. Мы это чувствуем.
И, поясняя свою мысль, добавила:
— Я ведь на оборонном работаю.
Екатерина Ивановна не без гордости показала руки. Маленькие, узкие ладони были в твердых синеватых мозолях.
Подвижная, даже несколько беспокойная, с живыми добрыми глазами, она подробно расспрашивала о фронтовой жизни, о семье Петра, об Оксане и вскоре окончательно расположила его к себе.
— Тяжелая вещь — разлука, — вздохнув, сказала Екатерина Ивановна.
— И тяжелая и опасная. Ведь опасно, Екатерина Ивановна, когда с мужем надолго разлучена молодая, красивая жена? Кругом нее такие же молодые мужчины.
Екатерина Ивановна покачала головой:
— Простите, не понимаю.
— Ну… Ведь случается, расходятся иногда.
— Если любишь по-настоящему, разлука лишь усилит и обострит это чувство. А вот когда любви нет, а так, розовый сиропчик, жалеть не о чем. Настоящую любовь, мой дружок, ни разлука, ни время не пошатнут.
В двери щелкнул английский замок. Было слышно, как в прихожей кто-то снимал калоши.
— Вот и повидаетесь, — сказала Екатерина Ивановна. — Примчалась.
Мария появилась в дверях в забрызганном комбинезоне, в непомерно большой шапке-ушанке. Она посмотрела изумленно на Петра, потом на мать.
— Давно здесь?
Голос у нее был простуженный, с хрипотцой, горло завязано белым платочком.
— Петя уже уходить собирался, — сообщила мать. Мария сняла шапку, бросила ее на диван.
— Никуда никто не уйдет, — сказала она решительным тоном, который исключал всякие возражения. — Вы мне очень нужны, Петр.
Она протянула ему теплую от перчатки руку и сейчас же убежала переодеваться.
Петро уныло взглянул на часы, вскочил, прошелся по комнате и снова сел.
— Гауптвахта, кажется, обеспечена, — сказал он. — Что делать? В полк возвращаться пора.
Екатерина Ивановна беспомощно развела руками:
— Мои советы бесполезны. Я тоже должна спешить.
Уже после того как она, попрощавшись, ушла, Петро, обдумывая свое положение, успокоил себя тем, что опоздание из отпуска вызвано не его личными делами.