Семья Рубанюк
Шрифт:
— Газами их травили, рассказывают, — хрипло, почти шепотом произнес сзади один из автоматчиков.
Петро стиснул дрожащей рукой фонарь; у него кружилась голова.
…Один подземный зал за другим, как в тяжком сновидении, проплывали во мраке, и всюду было одно и то же: смерть, уничтожение, тлен…
В одной штольне обнаружили загороженные залы, где щели были старательно забиты тряпками и бумагой. Газоубежища, подземные госпитали. И снова — трупы, десятки трупов на железных койках…
Петро подошел
— Запомни, — сказал он отрывисто. — И внукам, и правнукам расскажем… что такое фашизм… Гляди, Павлов, гляди.
В ночь на 22 сентября немецко-фашистские войска, после ожесточенных боев, начали общий отход, рассчитывая укрыться за Днепром.
Полковника Рубанюка вызвал к себе накануне командующий.
Штаб армии размещался в Прилуках. Выехав из Яблуновки в девятом часу вечера, Рубанюк спустя час был там.
— Командующий у себя, в автобусе, — доложил молоденький адъютант, когда Рубанюк, выбравшись из машины и стряхнув с себя пыль, прошел на квартиру. — Генерал Ильиных тоже там… Разрешите, провожу?
Штабной автобус, искусно замаскированный в густом, тенистом саду, был залит внутри ярким электрическим светом, но темные шторы наглухо закрывали окна, и адъютант, поворачивая никелированную ручку двери, сказал:
— Летают по ночам. Вчера хлопушки на военторг бросили…
Командующий сидел у столика с телефонами, разговаривал. Ильиных, помешивая ложечкой крепкий чай и поглаживая ладонью до блеска выбритую голову, просматривал шифровки.
Поздоровавшись с Рубанюком и пригласив его раздеться, он спросил:
— Чай будешь пить? Сейчас Владимир Михайлович освободится, побеседуем…
Командующий подошел улыбаясь и, многозначительно поглядывая на огрубевшее, оливковой окраски лицо командира дивизии, проговорил:
— Ну-с, прежде всего разреши поздравить с новым званием… товарищ генерал.
Рубанюк поднялся. Командующий крепко пожал ему руку:
— От души желаю тебе с честью носить высокое, почетное, ответственное звание…
— По такому поводу не мешало бы в военторг послать, — заметил с улыбкой Ильиных, тоже вставая. — Ну, поздравляю. Очень рад…
Командующий, пошутив, что военторговцев, по слухам, попугал свой же летчик, которому те в чем-то отказали, уже серьезно сказал:
— Ситуация сложилась, дорогой полковник…
— Генерал, — поправил Ильиных.
— Виноват… Погоны меня путают… Обстановка сложилась весьма любопытная… Командующий развернул карту, надел очки. — Противник вряд ли будет всерьез обороняться на левом берегу Днепра… Потрепали его основательно, еле ноги уносит… Надежда у них на Днепр. Из-под Ленинграда отборные дивизии стягивают, из Франции немало подбросили…
— Вот пишут… Прошу извинения, Владимир Михайлович, —
Рубанюк прочел вслух и перевел:
— «Днепр — граница между Германией и Россией, и границу эту надо держать во что бы то ни стало!»
— Перезимовать, во всяком случае, за этим самым «днепровским валом» им очень хочется, — сказал командующий. — А задача — не дать им передышки ни на минуту…
Он изложил план штаба армии по форсированию Днепра и задачи, которые ставятся перед Рубанюком: ему предстояло форсировать со своей дивизией реку и высадиться на правый берег в числе первых. Инженерные части, приданные стрелковым дивизиям, уже прибыли и находились во втором эшелоне армии.
— Времени в обрез, — предупредил командующий. — В любую минуту ты должен быть готовым подняться.
Ильиных провел пальцем воображаемую прямую по карте в направлении Переяслава:
— Похоже на то, что денька через три-четыре наши солдаты будут умываться днепровской водицей.
— Жаль, не придется своих стариков и жену освобождать, — сказал Рубанюк, глядя на карту.
— Они где у тебя?
Иван Остапович показал.
Командующий, задумчиво помолчав, энергичным движением погасил о пепельницу горящую папиросу.
— Правый берег возьмем — выкроим тебе денек… Съездишь повидаешь жену… Лично командующего фронтом попрошу. Договорились?
— Благодарю! — взволнованно ответил Рубанюк. — Так я сразу к понтонерам проскачу, товарищ командующий?
Энергично пожимая на прощанье его руку, Иван Остапович еще раз сказал:
— От всей дивизии благодарю за доверие, товарищ командующий! Постараемся оправдать…
— Действуй, действуй…
Выйдя из автобуса, Рубанюк с минуту постоял. И благоприятная обстановка на фронтах, и то, что дивизии поручалось очень важное задание, и присвоение генеральского звания, и мысль о том, что, может быть, удастся в скором времени повидаться с Шурой и родными, — все это наполняло его такой радостью, какой он давно уже не испытывал.
— В Рудовку! — весело сказал он Атамасю, легко вскочив в машину.
— Так цэ ж треба вас проздравыть з генеральськым званием? — спросил, включая мотор, Атамась. Он уже успел, вероятно от адъютанта, узнать приятную новость.
— Выходыть, що треба, — тоже по-украински ответил Рубанюк.
Атамась, как и его начальник, был в наилучшем расположении духа. В родной его Ахтырке, где не доводилось ему быть с того дня, как он ушел на службу в армию, Атамась повидался неделю назад с отцом и матерью, которые хоть и хлебнули во время оккупации горя, но остались живы.