Семя скошенных трав
Шрифт:
У Лэнги другой подход — пилоту полагается говорить с техникой на её языке, а не предаваться рефлексиям и сантиментам. Он расположился в капитанском кресле так уверенно, будто всю жизнь водил не истребители, а экспедиционные катера — и углубился в течения и волны, несущие информацию.
Я узнаю по звуку позывной к Шеду — Лэнга прошёлся по всем основным волнам. Нам отвечает мёртвое и тупое гудение космической пустоты, перемежаемое только мелким сухим треском помех. Лэнга звал зря. Я понимаю: руки сами потянулись — но всё равно зря. Нестерпимо слышать этот вой безжизненного
Но Лэнга тут же поправился — и начинает искать островки жизни под небесами Океана Второго:
— Океан, отзовись. Говорит база на Медузьем полуострове. Братья-сёстры, говорит Лэнга из Хыро, пилот Армады. Отзовитесь, если вы меня слышите…
Океан трещит и свистит. Мне кажется, что я слышу щебет дельфинов и низкое пение кита-кальмаробоя. Впрочем, мы и впрямь слышим их всех — китов, дельфинов, кальмаров, акул и орок — запустив все акустические системы катера, сонар и радиопоиск… «дельфинье ухо»… «ухо кашалота»… «наше ухо»… но никакого следа шедми не найти. Радиоэфир полон кодированными сообщениями людей; между их передачами на миг всплывает и тут же тонет нить чужой музыки: шаря по всем диапазонам, Лэнга случайно поймал открытую волну. Музыкальный клочок жалит Лэнгу в ухо, словно щупальце медузы-волосатки; мой брат раздражённо трясёт головой, выключает радио.
— Люди забили радиоэфир насмерть, — говорит он раздражённо, снова переключаясь на акустический поиск — и в этот миг в писке и треске океана нам мерещатся те самые звонкие точные щелчки, которые мы так хотели услышать.
Автомат для дальнего пеленга.
Звук, который не спутаешь ни с чем — имитация щелчков подводной речи:
— …тебе, брат!.. …ный остров, нашла подвод… …мной — дети… ждём на…
— Сестрёнка! — кричит Лэнга в ответ. — Где ты? Координаты? Я не слышу!
Автомат-передатчик переводит его слова в щелчки — волны несут звук широким веером, увеличивая наши шансы услышать ответ.
Сестрёнка, потерянная где-то в дальнем далеке, отзывается рядом цифр. Расстояние и океан растворяют часть их, но кроме цифр мы выхватываем из треска и шелеста океана слово «Серебряный».
И переглядываемся.
Древний код закрытой, засекреченной базы.
— Где-где?! — вопит Лэнга что есть силы, будто громкость крика может повлиять на чёткость передачи.
Щелчки акустического кода кажутся нам дивным звуком: будто жемчужины сыплются на полированный камень. Неведомая связистка уточняет настройку — и вскоре Лэнга рисует точку на голографической координатной сетке. Крохотный островок, с креветкин глаз. Передача прервалась.
Лэнга поворачивается ко мне.
— Ты ведь понимаешь, да, Лоцман?
— Военный объект? — спрашиваю я. — Или просто секретный?
— Мы это ещё узнаем, — говорит мой брат. — В любом случае… всё становится сложнее и сложнее.
— Надо возвращаться наверх, — говорю я. — В любом случае — наверх. И думать.
Мы покидаем ангар с печалью — и ничего с ней не поделать. Обесточиваем оборудование катера, гасим его бортовые огни — и уходим через причал, как и пришли.
Чтобы было
С Бэреем оказались Иар и Улэ — они оба кидаются к нам.
— Нашли?! — выдыхает Иар, будто это слово до нашего возвращения перекрывало ему горло.
— Нашли? — переспрашивает Лэнга. — Что?
— Так выживших… — Иар даже слегка теряется. — Вы ведь их ходили искать, да? — и с совершенно такой же тоской, какую я видел у наших бойцов, прошедших сквозь сотни смертей, безнадёжно спрашивает: — Не нашли, да?
Улэ заглядывает мне в лицо; его взгляд стал влажным, как у людей в глубокой печали.
— Антэ, мы просто надеялись…
— Были правы, — говорю я. — Кто-то уцелел — только не здесь. Нам надо помочь женщине и детям, которые, видимо, успели покинуть Медузий мыс до обстрела ракетами. Они взяли большую экспедиционную субмарину и ушли в океан. Я дышать не могу, думая, чем они жили эти четыре года.
Улэ касается моей руки; странное прикосновение — сухие и горячие пальцы. Я не отстраняюсь: пусть, если он хочет. Маленький братец среди людей. Между нами ещё на космической станции, когда он говорил о тайном смысле последних слов Кэно, прошёл тёплый поток.
— Завтра, самое большее — послезавтра, тут будут ребята с Эльбы, — говорит Улэ. — Надеюсь, привезут что-нибудь, что может плавать по воде…
— Если дело в этом, — говорю я, — у нас есть экспедиционный катер. Эти шедми ждали нас четыре года. Прятались, как маленькие крабы под камнями, может, голодали, может, им и свежий воздух доставался непросто. Мы дали им надежду — я думаю, мы не можем откладывать.
И тут Улэ взмолился:
— Антэ, возьмите меня с собой, пожалуйста! Может, я чем-нибудь помогу и вообще пригожусь… Возьмёте, а?
Эти слова только усиливают тепло. Человек всем своим видом даёт понять, что мы — не рабы и не заключённые здесь, что люди готовы во всём считаться с нашими решениями. Я оценил это.
Здесь, на убитой станции, мне было тяжело смотреть на людей. Я понимал, что вот эти — не враги, не убийцы, напротив — пытаются помочь, как умеют, но чему-то внутри моей души казалось, что каждый из них в крови моих родичей с головы до ног.
Но Улэ каким-то образом удавалось показать, что на его руках крови моих братьев нет. Ну что ж.
— А ты понимаешь, что тебе не будут рады? — спрашивает Лэнга.
Судя по тону, он не особенно выделяет Улэ из других людей. Он выделяет Иара — видимо, потому, что хорошо понимает его.
Улэ качает головой, опустив подбородок — человеческий жест согласия. Спохватывается, согласно сводит ладони:
— Я понимаю. Но я так хочу… так хочу их увидеть! Знаешь, Лэнга, я даже думать об этом боялся. Но мне Иар сказал: «После драки всегда есть шанс, что кто-то заныкался и уцелел. Шедми плавают — может, кто-то сумел уплыть, когда тут была бойня. Мужики пошли не просто так — они надеются найти своих». Видишь, прав оказался…