Семья Тибо, том 1
Шрифт:
Не подняв головы, не промолвив ни слова, Жак продолжал шагать из угла в угол. Хотя, казалось, он не глядит в сторону Антуана, он замечал каждое его движение. Взволнован он не был, скорее был до глубины души потрясен самыми бурными и противоречивыми ощущениями. А главное, — именно главное, — ему было мучительно чувствовать, что прошлое силком ли, добровольно ли, врывается в его жизнь.
Молчание Жака обескуражило Антуана, невозможно завязать хотя бы пустяковый разговор. Он тоже следил за Жаком краем глаза, стараясь уловить хоть какое-то отражение мысли на этом лице, выражавшем лишь угрюмую решимость равнодушия. И все-таки Антуан
Тем временем между братьями, как по уговору, вновь воцарилось молчание — победительное, гнетущее. Слышно было лишь журчание капель в водосточной трубе, негромкое жужжание огня да порою скрип под ногой Жака квадратиков паркета.
Вдруг Жак подошел к печке, открыл дверцу, низко нагнувшись, бросил в огонь два полешка и, не меняя позы, с колен обернулся к следившему за ним взглядом брату и надменно пробормотал:
— Ты судишь меня слишком сурово. Мне это все равно. Но я этого не заслуживаю.
— Конечно, нет, — поспешил подтвердить Антуан.
— Я имею право быть счастливым так, как я понимаю счастье, — продолжал Жак. Он в запальчивости поднялся с колен, помолчал, потом процедил сквозь стиснутые зубы: — Здесь я был полностью счастлив.
Антуан нагнулся:
— Правда?
— Полностью.
В паузах между этими фразами братья пристально смотрели друг на друга, серьезно и с любопытством, с какой-то прямодушной мечтательной сдержанностью.
— Я тебе верю, — ответил Антуан. — Впрочем, твой отъезд… И все же столько в нем есть еще того, что я с трудом себе объясняю. Ох! — воскликнул он, спохватившись, — не затем же я приехал сюда, чтобы хоть в чем-то тебя, малыш, упрекать.
Тут только Жак заметил, что брат улыбается. В его памяти остался иной образ Антуана — подобранного, энергичного до резкости, — и улыбка эта была для него волнующим открытием. Испугался ли он, что вдруг расчувствуется? Сжав кулаки, он потряс руками:
— Замолчи, Антуан, довольно об этом! — И добавил, словно желая смягчить свои слова: — Сейчас не надо. — Выражение муки прошло по его чертам, он отвернулся так, что лицо его очутилось в тени, прикрыл глаза и пробормотал: — Тебе не понять!
Снова нависло молчание. Однако его воздухом уже можно было дышать.
Антуан встал и заговорил самым натуральным тоном.
— Не куришь? — спросил он. — А я вот не прочь выкурить сигарету, разрешаешь? — Он считал, что, главное, ничего не драматизировать, напротив, надо силою сердечной непринужденности постепенно одолеть эту дикость.
Он затянулся раз, другой, подошел к окну. Все старинные кровли Лозанны клонились в сторону озера, словно кто-то нагромоздил в беспорядке почерневшие от времени вьючные седла с обглоданными туманом контурами; и эти изъеденные мхом черепицы, казалось, впитывают в себя воду, как войлок. Небосвод вдали был замкнут цепью гор, темных на светлом фоне. На вершинах белые пятна снега словно бы подбирались к самому небу, ровно-серому, без просветов, а вдоль склонов светлые потеки снежных пластов цеплялись за свинцовые прогалины. Будто из угрюмых млечных вулканов бьют лавой сливки.
К нему подошел Жак.
— Это Дан-Дош, —
Спускающиеся уступами дома скрывали ближайший берег озера, а противоположный под сеткой дождя казался призрачным утесом.
— Твое хваленое озеро нынче все в пене, как разгулявшееся море, заметил Антуан.
Жак из любезности улыбнулся. Он всё стоял у окна, не в силах отвести глаз от того берега, где он различал, вернее, дорисовывал в воображении купы деревьев, и селенья, и целую флотилию, стоявшую на причале у пристани, и извилистые тропки, ведущие к горным харчевням… Настоящая декорация, словно нарочно созданная для бродяжничества и приключений, и вот приходится покидать ее, и надолго ли?
Антуан попытался отвлечь внимание Жака.
— Нынче утром у тебя, должно быть, много дела, — начал он. — Особенно, если… — Он хотел добавить, но не добавил: "Особенно, если мы уезжаем сегодня вечером".
Жак сердито помотал головой:
— Да нет же. Я сам себе хозяин. И вообще, какие могут быть сложности, когда человек живет один, когда он сохранил… свободу. — Это слово почти прозвенело в тишине. Потом Жак добавил совсем иным, печальным тоном и, пристально посмотрев на Антуана, вздохнул: — Тебе этого не понять.
"Какое он ведет здесь существование? — думал Антуан. — Ну, работает, конечно… Но на что он живет?" Он построил несколько различных гипотез, и отдавшись течению своих мыслей, вполголоса произнес:
— Раз ты уже достиг совершеннолетия, то вполне мог взять свою часть из маминого наследства.
В глазах Жака вспыхнуло почти смешливое выражение. С губ его чуть не сорвался вопрос. Но сразу же ему стало грустно, — подумалось, что можно было не браться, как приходилось временами, за кое-какие работы… Доки в Тунисе… Подвал "Адриатики" в Триесте… "Deutsche Buchdruckerei" [154] в Инсбруке. Но длилось это не дольше секунды, и даже не пришла ему в голову мысль, что смерть отца окончательно разрешит все его материальные проблемы. "Нет уж! Без их денег и без них тоже. Самому, только самому!"
154
"Немецкая типография" (нем.).
— А как же ты выкручиваешься? — рискнул спросить Антуан. — Легко на жизнь зарабатываешь?
Жак обвел взглядом комнату.
— Сам видишь.
Но Антуан уже не мог удержаться:
— Но чем? Что ты делаешь?
Лицо Жака снова приняло упрямое, замкнутое выражение. На лбу взбухла и тут же исчезла складка.
— Я не потому спрашиваю, чтобы лезть в твои дела, — поспешил заверить брата Антуан. — Я, малыш, хочу только одного, чтобы ты как можно лучше устроил свою жизнь, чтобы ты был счастлив!
— Ну!.. — глухо бросил Жак. И по его тону Антуан догадался, что должно было означать это "ну": "Ну, счастлив-то я быть не могу. Это исключено!" И Жак тут же устало добавил, пожав плечами: — Брось, Антуан, брось… Все равно ты меня не поймешь — Он попытался улыбнуться. Потом нерешительно шагнул в сторону, снова подошел к окну и, глядя рассеянно куда-то, еще раз подтвердил, словно бы не замечая противоречия в своих словах: — Я был здесь полностью счастлив… Полностью.
Потом, взглянув на часы, повернулся к Антуану и начал первым, чтобы помешать тому заговорить: