Семья Тибо, том 1
Шрифт:
— Нет, просто не верится! — воскликнул Антуан.
И восклицание его сопровождалось таким живим взглядом, такой улыбкой, что она сразу забыла обо всем и стала думать только о нем одном.
Он спросил:
— Они и в самом деле дошли до крайней нужды?
— Да какое там! Все деньги старухи прячут в кубышку. И себе ни в чем не отказывают, уверяю вас. А ему закатывают сцены, если он купит себе грошовую пастилку! Ах, если бы я вам порассказала все, что о них говорят в доме!.. Например, Алине захотелось… отгадайте-ка чего?.. Женить на себе господина Жюля! Не смейтесь, она свое чуть-чуть не получила! Действовала в сговоре со старухой. По счастью, в один прекрасный день они рассорились…
— И
— Э, да он в конце концов согласился бы, ради Дедетты. Обожает ее. Надумают они чего-нибудь от него добиться и тут же начинают угрожать, что отправят девочку в Савойю, на родину Алины; он заливается слезами и обещает сделать все, что бы они ни пожелали.
Он не слышал, о чем говорит Рашель: смотрел, как шевелятся ее губы, которые он целовал, красиво обрисованные губы, посредине пухлые, а в уголках они сходятся в тонкую черточку; когда она молчит, уголки губ слегка приподняты, будто она собралась улыбнуться и раздумала, и полуулыбка эта не насмешливая, а мирная, веселая.
Мысли его были так далеки от бедняги Шаля, что вполголоса он произнес:
— А знаете, я человек счастливый! — и сразу покраснел.
Она рассмеялась. Накануне, во время операции, она смогла вполне оценить душевное величие этого человека и теперь была в восторге от того, что открыла в нем мальчишество, которое как-то приближало его к ней.
— С каких это пор? — спросила она.
Он пошел на небольшую ложь:
— С сегодняшнего утра.
А ведь так оно и было на самом деле. Ему вспомнилось, с каким ощущением вышел он от Рашели на улицу, освещенную солнцем. Никогда он не чувствовал в себе такой силы; вспомнилось, как у Королевского моста он вмешался в самую гущу экипажей и просто с поразительным хладнокровием, проскальзывая между ними, думал: "До чего же я уверен в себе, до чего же хорошо я сейчас управляю собой! А ведь есть люди, которые отрицают, что ты хозяин своей судьбы!"
— Не угодно ли вам жареных белых грибов? — спросил он.
— With pleasure [92] .
— Вы говорите по-английски?
— Разумеется. Si son vedute cose piu straordinarie [93] .
— И по-итальянски? И по-немецки?
— Aber nicht sehr gut [94] .
Он ненадолго задумался.
— Вам доводилось путешествовать?
Она сдержала улыбку.
— Да, немного.
Он попытался заглянуть ей в глаза — уж очень загадочной показалась ему ее интонация.
92
С удовольствием (англ.).
93
И не такое еще бывает (ит.).
94
Но не очень хорошо (нем.).
— Да, о чем же я говорил? — произнес он.
Слова были для них пустым звуком, зато взгляды, улыбки, тембр голоса, самые незначительные движения помимо них вели между собою неумолчную беседу. Она вдруг сказала, внимательно посмотрев на него:
— Вы совсем не похожи на того, кого я видела этой ночью…
— Даю слово, это он и есть, — подхватил Антуан, поднимая руки, еще желтые от йода. — Не могу же я разыгрывать великого врача, когда нужно всего лишь отделить кость от котлеты!
— Знаете, я успела достаточно хорошо вас разглядеть!
— И что же?
Она промолчала.
— Вам довелось впервые
Она посмотрела на него, помолчала и сказала со смехом:
— Мне? — И тон ее, казалось, говорил: "Я еще и не то видела!" Но она тотчас же перевела разговор: — Вам приходится оперировать ежедневно?
— Вообще не приходится. Хирургией я не занимаюсь. Я терапевт, врач по детским болезням.
— Отчего же вы не стали хирургом? Такой человек, как вы!
— Надо полагать, это не мое призвание.
— Ах, как досадно! — вздохнула она.
Они помолчали. Ее слова вызвали в его душе печальный отзвук.
— Врач по внутренним болезням, хирург — да не все ли равно… произнес он громко. — О призваниях строятся всякие досужие домыслы. Всегда думаешь, что сам выбрал свое дело. А ведь все решают обстоятельства… — И она увидела, как на его лице вновь проступает то мужественное выражение, которое покорило ее накануне у изголовья больного ребенка. — Сделано, и обсуждать больше нечего, — продолжал он. — Избранный путь всегда лучший, только бы можно было идти вперед, к цели!
И он вдруг подумал о прелестной женщине, сидевшей напротив него, подумал о том, какое место за несколько часов она уже успела занять в его жизни, и сразу встревожился: "Главное, чтобы она не помешала мне работать! Добиваться успеха!"
Она заметила, что его лицо на миг омрачилось.
— Должно быть, вы невероятно упрямы.
Он усмехнулся:
— Вы не станете надо мной смеяться? Долгое время моим девизом было латинское слово, означающее: "Выстою!" Я даже велел отпечатать его на моей почтовой бумаге, выводил на первой странице моих книг. — Он вытащил цепочку от часов: — Даже вырезал на старинной печатке и ношу ее до сих пор.
Она подержала изящную вещицу, висевшую на конце цепочки.
— Чудесно!
— Правда? Вам нравится?
Она поняла его и сказала, возвращая печатку:
— Нет.
Но он уже отцепил брелок!
— Возьмите, прошу вас.
— Да вы с ума сошли!
— Рашель… на память о…
— На память о чем?
— Обо всем.
Она повторила:
— Обо всем? — и все смотрела ему в лицо и смеялась от души.
О, как же она сейчас ему нравилась! Как пленяла его эта непринужденная улыбка — улыбка почти мальчишеская! Не было в ней ничего общего ни с продажными женщинами, с которыми он встречался, ни с девушками и молодыми женщинами, которых видел в свете или в отелях в дни каникул и которые приводили его в замешательство, но, как правило, ничуть не привлекали. Рашель не внушала ему робости, — она была так близка ему. В ней была какая-то языческая прелесть и даже что-то от той непосредственности, которая свойственна девицам легкого поведения, любящим свое ремесло; но в ее прелести не было ничего сомнительного, пошлого. Как же она ему нравилась! Он видел в ней не только женщину, отвечавшую его вкусам, как ни одна другая, но впервые в жизни ему казалось, что он нашел спутницу жизни, друга.
Мысль эта неотступно преследовала его с самого утра. Он уже вынашивал замысел новой своей жизни, в которой Рашель отводилось определенное место. Одно только и оставалось для заключения договора — согласие соучастника. И он совсем по-мальчишески вел себя, сгорал от желания взять ее за руку, сказать; "Вы та, которую я ждал. Не хочу я больше случайных связей, но я терпеть не могу неясности, поэтому давайте заранее определим наши отношения. Вы будете моей любовницей. Наладим же нашу жизнь". Уже не раз он невольно выдавал свою заветную мечту, отваживался заглянуть в будущее; но она делала вид, будто не понимает, и он угадывал в ней какую-то сдержанность, которая мешала ему сразу раскрыть все свои замыслы.