Семья Тибо (Том 3)
Шрифт:
Возбужденный зал хотел было аплодировать, но Жак уже продолжал:
– Ибо забастовка - это единственное, что еще может спасти всех нас! Подумайте об этом! По первому сигналу наших вождей, по сигналу, выброшенному в один и тот же день, в один и тот же час, повсюду одновременно, жизнь страны может внезапно остановиться, замереть. Приказ о забастовке - и вот в одно мгновение все заводы, все магазины, все учреждения опустели. На дорогах пикеты забастовщиков препятствуют снабжению городов продовольствием! Хлеб, мясо, молоко - все распределяется стачечным комитетом! Нет воды, нет газа, нет электричества! Нет поездов, нет автобусов, нет такси! Нет писем, нет газет! Нет телефона, нет
Неистовые аплодисменты гремели теперь после каждой фразы Жака. Он собрал все свои силы, чтобы преодолеть шум. Женни увидела, как лицо его побагровело, подбородок задрожал, мускулы и жилы на шее вздулись от напряжения.
– Момент серьезный, но пока все зависит от нас! Оружие, которым мы располагаем, настолько грозно, что, я думаю, нам даже не пришлось бы к нему прибегнуть. Одной только угрозы забастовки, - если правительство будет уверено в том, что вся масса трудящихся действительно готова единодушно принять в ней участие, - оказалось бы достаточно, чтобы немедленно изменить ориентацию политики, ведущей нас в пропасть!.. Наш долг, друзья мои? Он прост, он ясен!
Одна цель - мир! Единение превыше всех наших партийных разногласий! Единение в противодействии. Единение в отказе! Сплотимся вокруг вождей Интернационала! Потребуем от них, чтобы они сделали все для организации забастовки и подготовки этого могучего натиска сил пролетариата, от которого зависит судьба нашей страны и судьба Европы!
Он умолк. Внезапно он почувствовал себя совершенно опустошенным.
Женни пожирала его глазами. Она увидела, как он опустил глаза, открыл рот, чтобы что-то сказать, запнулся, поднял руку, потом махнул рукой. Усталая улыбка кривила его губы. Словно пьяный, он неловко повернулся и исчез между декорациями.
Толпа ревела:
– Браво!.. Он прав!.. Долой войну!.. Забастовка!.. Да здравствует мир!..
Овация продолжалась несколько минут. Слушатели стояли, хлопая, крича, вызывая оратора.
Наконец, так как оратор не появлялся, они беспорядочно устремились к выходам.
А оратор бросился в полумрак кулис. Рухнув на ящик за грудой старых декораций, потный, возбужденный, совершенно разбитый, он так и сидел там с растрепанными волосами, опершись локтями о колени, прижав кулаки к глазам, испытывая лишь одно желание после этой бури - как можно дольше оставаться в одиночестве, затеряться, укрыться от всех.
Здесь наконец и нашла его Женни после нескольких минут поисков; ее привел Стефани.
Жак поднял голову и, внезапно просветлев, улыбнулся девушке. Остановившись перед ним, она пристально смотрела на него, не произнося ни слова.
– Теперь надо как-нибудь выбраться отсюда, - проворчал Стефани, стоявший сзади.
Жак встал.
Опустевший
Однако не успели они сделать нескольких шагов, как из мрака выступили двое мужчин.
– Полиция!
– произнес один из них, жестом фокусника вытащив из кармана карточку и сунув ее под нос Стефани.
– Предъявите, пожалуйста, ваши документы!
Стефани протянул инспектору корреспондентское удостоверение.
– Журналист!
Полицейский рассеянно взглянул на удостоверение. Его интересовал оратор.
К счастью, во время дневных странствований с Женни, Жак зашел к Мурлану и забрал свой бумажник. Зато он имел неосторожность оставить в кармане брюк документы женевского студента, пригодившиеся ему при переходе через германскую границу. "Если они обыщут меня..." - подумал он.
Рвение агента не простерлось так далеко. Он удовольствовался тем, что исследовал при свете фонаря паспорт Жака и взглядом профессионала проверил его сходство с фотографической карточкой. Затем, несколько раз послюнявив карандаш, он что-то нацарапал в своей записной книжке.
– Ваше местожительство?
– Женева.
– Где проживаете в Париже?
Жак на секунду замялся. От Мурлана он узнал, что комната на улице Жур, где он останавливался до своей поездки и где был в полной безопасности, уже занята. Он еще не принимался за поиски нового жилья и думал переночевать сегодня в меблированных комнатах на улице Бернардинцев, на углу набережной Турнель. Этот адрес он и дал полицейскому, а тот записал его в своей книжке.
Затем полицейский повернулся к Женни, стоявшей рядом с Жаком. У нее были при себе только визитные карточки и случайно оказался в сумочке конверт от письма Даниэля. Полицейский не стал придираться и даже не записал фамилии девушки.
– Благодарю вас, - вежливо сказал он.
Он прикоснулся к шляпе и отошел в сопровождении своего помощника.
– Общество обороняется, - насмешливо констатировал Стефани.
Жак улыбнулся.
– Вот я и на заметке.
Женни уцепилась за его руку. Ее лицо исказилось.
– Что они с вами сделают?
– спросила она глухим голосом.
– Разумеется, ничего!
Стефани рассмеялся.
– Что они могут с нами сделать? У нас все в полном порядке.
– Единственно, что меня немного смущает, - признался Жак, - это то, что я дал свой адрес, назвал отель Льебара.
– Ты завтра же переедешь оттуда - и все тут.
Вечер был теплый. В переулке пахло чем-то затхлым. Женни прижималась к Жаку. Ее силы иссякли от пережитого волнения. На неровных камнях мостовой она оступилась, у нее подвернулась нога, и она бы упала, если б он не держал ее под руку. На минуту она остановилась и прислонилась плечом к стене какого-то сарая. Нога у нее болела.
– Ах, Жак, - прошептала она, - я так устала.
– Опирайтесь на меня.
Слабая, утомленная, она вызывала в нем еще большую нежность.
Переулок примыкал к бульвару, где последние шумные группы постепенно расходились.
– Садитесь оба на эту скамью, - распорядился Стефани.
– Я побегу вперед, чтобы не опоздать на последний трамвай. Около Ратуши есть стоянка такси, Я пришлю вам машину.
Когда три минуты спустя машина остановилась у тротуара, Женни стало стыдно за свою слабость.