Семья в кризисе: Опыт терапии одной семьи, преобразивший всю ее жизнь

Нейпир Огастус

Современные историки начали дополнять некоторые случаи, описанные Фрейдом, исследуя семейное окружение его пациентов. «Убийство души», потрясающий труд Мортона Шацмана, очень убедительно показывает, что психотическая «мания величия» в одном из наиболее известных случаев Фрейда прямо восходит к реальному насилию, которое пациент пережил в детстве. В текстах, оставленных отцом пациента, в свое время известным специалистом в области детского воспитания, дается целый набор совершенно садистских «методик», которые он, несомненно, опробовал на ребенке. В дальнейшем их влияние ярко проявилось в его психотических «заблуждениях», которые Фрейд объяснял наличием у пациента сложных внутриличностных образований. Взгляд Фрейда, объясняющий манию преследования противоречиями самого пациента, до сих пор разделяется многими специалистами.

Однако возможно, что параноидальный пациент говорит правду: когда-то в своей жизни он действительно подвергался насилию – в своей семье.

Как жаль, что предпринятое Фрейдом исследование раннего семейного опыта как возможной причины эмоциональных расстройств закончилось разочарованием. Если бы он только поговорил с родителями! Если бы он только посмотрел повнимательнее, то обязательно убедился бы не только в роли семьи в раннем детстве, но и в том, что ее влияние продолжается в течение всей жизни. Одновременно он бы значительно облегчил нам поиск лучших теорий и лучших методов психотерапии. Однако, если подумать, приходишь к выводу, что подход Фрейда, сосредотачивающий все внимание на индивиде, был, возможно, единственно приемлемым из того, что общество могло выдержать в те времена. Исследование бессознательной части психики и без того казалось угрожающим! Возможно, Фрейд невольно оградил себя от дополнительной бури протестов, которая бы разразилась, обрати он внимание на целую семью.

С тех пор произошло многое, что заставило нас рассматривать человеческую жизнь в более широком контексте. Экологическое движение сделало нас более внимательными к взаимозависимости живых систем в природе, а такие новые науки как социология, антропология и психология помогли понять взаимосвязь систем в человеческом обществе. Семейная терапия – лишь одно из направлений нового понимания жизни как взаимосвязанности.

И все же, несмотря на происшедшие изменения, подход Фрейда оказался настолько соблазнительным, что до сих пор преобладает в психотерапевтической практике. Отвернувшись от семьи, Фрейд увлек за собой целые поколения психотерапевтов. Или, скорее, они за ним последовали. Вероятно, именно страх пойти вразрез с канонами Фрейда побудил первого терапевта Клаудии Брайс игнорировать все, что происходило у нее в семье, и сконцентрироваться исключительно на ней. Как могло так много талантливых в целом психотерапевтов не видеть огромную роль, которую семья играла в жизнях их пациентов? Безоговорочно и раболепно следуя примеру Фрейда, они упустили главное, что отличало его подход – состояние непрерывного поиска.

Кроме того, что Фрейду было свойственно смотреть лишь «внутрь людей», он, к сожалению, смотрел на них «сверху вниз». Во времена Фрейда теория Дарвина только-только связала человека с царством животных, и наука увлеклась объяснением человеческого поведения лишь с точки зрения животных инстинктов и физических законов. Общество становилось индустриализованным, и машина была основной метафорой научного мышления. Психика рассматривалась как сложный машиноподобный механизм, состоящий из противоречивых мотивов и созданный лишь для того, чтобы накормить и усыпить сидящего внутри нас зверя. Психологические исследования творчества, любопытства, потребностей в росте и интеграции личности, инстинктов заботы и родительства еще ждали своего часа. Человек виделся как существо, которое может довольствоваться гомеостатической дремотой, а все его благородные усилия – искусство, музыка, поэзия – всего лишь как способы умиротворения не столь уж похожего на человека животного.

Такое высокомерное отношение Фрейда к человеческой природе основывалось и на том, что он был врачом и привык работать в медицинской традиции диагноза и терапии. И хотя эта традиция по праву заслуживает почетного места в нашем обществе, медицина (и ее «приемный ребенок», психиатрия) иногда невольно сотрудничают с обществом, применяя карательные меры к эмоциональным расстройствам. Посмотрите на Клаудию. Семья делала ее «козлом отпущения» и давила на нее, пока не довела до полного отчаяния. Затем ее послали к психотерапевту, наклеили на нее ярлык шизофренички и снова давили, чтобы она продолжала лечение. Свой диагноз и процесс лечения она ощущала как еще одну форму наказания, и ее недовольство вполне можно понять. Зачем подвергать людей, уже находящихся в стрессовом

состоянии, дальнейшему давлению в процессе психотерапии, если проблема – не в них? Болезнь Клаудии скрывалась не в ее психическом мире; она была окружена нездоровой семьей. Работая только с ней, подростковый психиатр удалялся от реального источника проблем. Сам не зная того, он помогал семье создавать «козлов отпущения», и даже был, по сути, посредником в этом процессе, хотя имел самые хорошие намерения.

Одно последнее сожаление. Фрейд надеялся, что прозрение и осведомленность пациента приведут к выздоровлению. Однако неприятие Клаудией аналитических заходов ее первого психотерапевта показывает, что доведение до сознания часто является слабым средством борьбы для решения реальных жизненных проблем. Все крупные психотерапевтические направления, которые возникли в последнее время, порождены разочарованием психотерапевтов в долгосрочной индивидуальной терапии, ориентированной на доведение до сознания. На сегодняшний момент нам слишком хорошо знаком синдром пациента, который бесконечно проходит психотерапию, знает кучу всего про себя и при этом не меняется. Наши опасения по поводу этого подхода подтверждаются и возрастающим количеством исследований, которые показывают его неэффективность. Идея доведения до сознания была очень полезна Фрейду как ученому (в чем нас убеждают его труды), но пациент нуждается в большем.

 

Глава 4. ПОНЯТИЕ СИСТЕМЫ

В начале 50-х годов группа исследователей одной крупной психиатрической больницы решила провести наблюдение за поведением пациентов-шизофреников. Считается, что шизофреники живут в своем собственном внутреннем мире «вне контакта с реальностью». Тем не менее, было отмечено, что часто после визита матери пациента его состояние значительно ухудшалось. Исследователей заинтересовало, что происходит между пациентом и его матерью. Очевидно, что в данном случае источником сильного волнения был не внутренний мир пациента. Поэтому исследователи решили в течение некоторого времени понаблюдать за общением пациентов и их матерей в больнице.

Они были поражены увиденным. Пациент не только контактировал с реальностью, он был глубоко вовлечен в замысловатое и тревожное общение с матерью. Одним из самых интересных открытий было то, что взаимодействие происходило на двух уровнях – вербальном и невербальном, – и послания с разных уровней часто противоречили друг другу.

Вот один пример. Сын-шизофреник видит приближающуюся мать и широко улыбается, радуясь встрече. Он раскрывает руки для объятий. Мать позволяет сыну обнять себя, но ей неприятен этот физический контакт и она еле заметно напрягается. И хоть на словах ее приветствие столь же радостно, как и его, сын отстраняется, почувствовав невербальную реакцию. Тогда мать холодно спрашивает: «Что случилось? Ты не рад меня видеть?» Смутившись, сын смотрит на нее отстраненным взглядом.

Сын в этом примере находился в ситуации, которую исследователи назвали «двойной связью», – в ловушке между двумя противоречивыми посланиями. Если бы он ответил на вербальную теплоту, ему надо было бы проигнорировать невербальную холодность. Когда он ответил на невербальное послание, его мать не захотела признать, что такое послание вообще было. Они не могли говорить о двойственности своих отношений, и сын не мог избежать того способа реагирования, который ведет к конфликту. Изменения в его поведении и психике были обусловлены необходимостью справиться с неопределенностью ситуации.

Так исследователи попали в поразительный мир, где поведение больных шизофренией приобретает осмысленность в контексте нарушенного общения матери и ребенка. Это частное исследование выросло в то, что называют семейно-терапевтической школой коммуникаций, а на проблему взаимоотношений матери и ребенка примерно в это же время стали обращать внимание и специалисты, придерживающиеся других теоретических взглядов. «Мы открыли, – говорит Джей Хэйли, один из наиболее проницательных исследователей в области семьи, – что у шизофреников есть матери!» И в течение некоторого времени источник «душевной болезни» искали во взаимоотношениях ребенка с матерью. Один психиатр использовал термин «шизофреногенная мать» – то есть мать, создающая из ребенка шизофреника, – а другой назвал это «извращенной матерью». Матери, понятное дело, были «в восторге» от этого периода в истории психиатрии.