Семья Звонарёвых

Неизвестен 3 Автор

– Что же ты молчишь, Маня?
– спросила тихо Варя.
– Села и молчишь. Ждешь, что я снова что-нибудь о Васе?

И только по тому, как вспыхнули Манины щеки и заблестели ее глаза, Варя поняла, что не ошиблась. И вновь ее поразила сдержанность девушки, ее гордость и такт.

– Что вы Варвара Васильевна! Вы все уже рассказали. Я просто так. Мне хорошо с вами, - сказала Маня. И, помолчав, добавила: - Опасно там, а он отчаянный...

– Теперь уже не опасно. Они в Ровно перебрались, ремонтируются там. Да твой Вася такой здоровяк, что от него лббой снаряд отскочит, как от бетонированного укрытия.
– Варя засмеялась и стала одеваться.

К вечеру, когда Маня ушла

на работу, к Варе неожиданно пришел Краснушкин. Он только что вернулся из командировки по Кавказкому фронту, был у своих в Екатеринограде и вместе с кучей новостей, приветов и поцелуев привез гостинцы: муку, сахар, сало.

– Живем, Варенька! Смотрите, какое богатство.

Варя всплеснула руками.

– Мужчинам главное - была бы еда! А что человек беспокоится и ждет рассказов о своих девочках, его превосходительству, видите ли, и дела нет. Ну хватит любоваться на сало. Рассказывайте сейчас же!

– Чего же рассказывать?
– удивился Краснушкин.
– Разве не ясно? Раз есть сало на Кубани - значит, все в порядке. Живы, здоровы все. Целуют, конечно.

– Ужасно бездарно рассказываете, дорогой! Ну да что ждать от генерала, - улыбаясь, съязвила Варя.
– Здоровы, и то слава богу.

И только потом, когда замешанные на сале лепешки, наскоро приготовленные Варей, аппетитно похрустывали на зубах у доктора, она услышала подробный и обстоятельный рассказ о кубанском житье-бытье.

– Вот, Варенька, ну, а теперь, когда ваше любопытство удовлетворено и материнская душа успокоена, я расчитываю на ваше внимание.

И Краснушкин, волнуясь, рассказал о предстоящем "большом деле". Петроградский большевистский комитет готовил большую стачку. В ней должны были принять участие несколько заводов Выборгской стороны. А если удасться, то и Нарвской заставы, путиловцы... Задача стачки - не только борьба рабочих за свое экономическое положение - повышение заработной платы, восьмичасовой рабочий день, но главное - слово рабочих против войны, против царского произвола. Стачка укрепит солидарность рабочих, подчеркнет единство их целей. Рабочие, как никогда, поймут, что их спасение в сплоченности и больбе единым фронтом.

– Петроградский комитет возлагает большие надежды на эту стачку. Брошен весь актив на ее организацию. Проводяться нелегальные митинги, собрания, готовяться листовки, прокламации. Дел уйма! Иван Герасимович только что вернулся из Москвы. Там тоже все кипит. Возможно, Что поднимуться и Москва и Иваново-Вознесенск, и другие города. Представляете, Варенька, какие полки двинуться в бой! Пролетариат почувствует свою силу. Пусть это не революция, но она скоро!

Краснушкин, как никогда, говорил восторженно, карие гдаза его длестели, голос вздрагивал. Волнение доктора передалось и Варе. Купаясь в платок и зябко поводя плечами, она ходила по кухне.

– Что нужно делать?
– спросила она, останавливаясь перед Краснушкиным.
– Что я должна делать? Все работают, а я здесь уже нескольо дней сижу сложа руки. И никто мне ничего не говорит!
– с возмущением воскликнула она.

– Но вы же хворали! Не беспокойтесь, дела всем хватит. Вы войдете в группу, которая обеспечивает печать и доставку на заводы листовок. связь с Ольгой Борейко через Маню. У вас будет еще несколько надежных товарищей. Но только слушайте, Варя, внимательно: осторожность - прежде всего. Полиция свирепствует. Царь-батюшка понял, что в воздухе запахло грозой, и вооружил полицию пулеметами в ущерб фронту. Количество шпиков, провокаторов увеличилось чуть ли не вдвое. На всех перекрестках на крышах домов устроены посты с пулеметами, а потому - осторожность.

Варя и Краснушкин еще долго в уютной, блестевшей чистотой,

Вариной кухоньке, долго тихо говорили о подробностях предстоящего дела. Уже забрезжил рассвет, и слегка заиндевевшие от утреннего морозца стекла посветлели, когда Варя уложила Краснушкина в кабинете вздремнуть хотя бы пару часов перед трудным днем. А сама, забравшись с ногами на кушетку и закутавшись шерстяным оделом, сидела, не двигаясь, чутко прислушиваясь к тихим звукам просыпающегося большого города. Ее мысли, восторженные, ясные и до отчаяности смелые, были там, на Выборгской стороне, в небольших душных и сырых клетушках рабочих, где она частенько бывала с доктором. Ей хотелось идти туда сейчас же, рассказать людям правду, звать из бороться против войны, против страданий и мучений, которые она сама, своими глазами видела на фронте. И ей казалось, что она сумеет выразить свои мысли, убедить людей, найти в себе те единственные слова, которые доходят до сердца человека, потому что она сама была там, где лилась кровь, сама спасала жизни солдат, таких же рабочих, которых она увидит завтра на Выборгской.

Ей казалось, что время остановилось. От волнения ее бил сильный озноб. Но не хотелось вставать, чтобы взять плед, не хотелось расставаться со своими мыслями, с тем восторженным, удивительно ясным и счастливым состояние души, которое было у нее в это утро.

Она встала, когда в коридоре услышала осторожные шаги Мани, вернувшейся с дежурства. Варя развела огонь, поставила чайник и пошла будить Краснушкина. Было уже восемь часов утра.

32

Вот уже две недели, как болел Славка. Соседка по дому, успокаивая Ольгу, сказала:

– Что ж на то они и дети, чтобы болеть. Ты, голубка, не тревожься.

Может, и правда ее, что тревожиться не стоит. Дети всегда болеют и всегда выздоравливают. Но всегда ли?.. Шутка ли - воспаление легких! и хотя кризис прошел и температура спадала, еще можно было ждать осложнений. У Славки слабые легкие. Оля об этом никогда не забывала. славку надо было бы свезти в Крым, на солнышко, к доброму морскому ветру. Вон из Петрограда! Но как уедешь? Нет, ехать она никак не могла. Особенно сейчас. Вот уже около месяца ее домик на тихой Петроградской стороне жил напряженной, скрытой от взглядов соседей, жизнью. Утром соседи видели молодую, степенную, очень милую в обращении жену подполковника Борейко, героя войны. Она шла в магазины с корзинкой для продуктов. С ней любезно здоровался пристав. Он тоже знал про мужа - подполковника и видел, как изредка к Борейко приезжает генерал. Пусть медицинский, но все же генерал. Не к каждому такой приезжает.

А днем к Борейко приходили так, незаметные, не очень интересные для любопытного глаза люди: то сестра милосердия придет, то врач наведаеться, - такое несчастье - все время болеет мальчик! То портниха зайдет - тоже нужно, дело молодое, - или дочка портнихи забежит, бойкая, синеглазая. А то на днях все печник ходил: что-то с печкой неладное случилсь, все дымит да дымит!

Скромно живет молодая соседка. Никуда не ходит, дружбу ни с кем не ведет. И прислуга только одна, да и то неразговорчивая. Разве что от нее уднаешь? Но ночью... когда тихая улица погружалась в сон, за плотно завешеным окном небольшой Олиной комнаты шла работа. В погребке под этой комнаткой была типография. Тут Оля, "прислуга" Дарья Терентьевна, верный помощник и товарищ Оли по подпольной работе, Зоя Сидорина, вернувшаяся в Петроград, друзья из ПЕтроградского комитета ббольшевиков набирали, правили корректуры, печатали листовки, прокламации, размножали переправенные с большим трудом из-за границы номера "Социал-демократа", драгоценные ленинские статьи. Здесь упаковывались аккуратные пачки и потом через связных на заводы, на фронт.