Семья Звонарёвых
Шрифт:
Сейчас, когда Петроградский комитет готовился к большой стачке, работы было особенно много. Пахло типографской краской, тихо работал станок. Оля держала в руках свежеотпечатанную листовку, дочитывая вполголоса ее жгучие слова:
"...Товарищи рабочие! Царский трон пошатнулся. Напрягите свои усилия, толкните его, и он падет, рассыплется в прах. Вы - истинные хозява жизни, вам принадлежит земля, фабрики и заводы. Ваша сила - в организованной, сплоченной борьбе!
Долой войну! Долой самодержавие! Да здравствует рабочая солидарность! Петроградский комитет РСДРП".
– Ну, дорогие мои, завтра большой день. Даже
Ольга волновалась, она знала, что в этот ответственный день не все вернуться к своим близким. Многим суровая судьба революционера приготовила новые испытания: тюрьмы, ссылки, а может быть, и смерть. Царское правительство найдет место: казематов, тюрем в России много. На это денег не жалели. Тюрмы, церкви и казармы строили прочно, надежно. Но Ольга не боялась. Она давно привыкла к этой мысли. Не о себе тревожилсь она - о Славке. Что с ним будет? С маленьким, беспомощным, родным человечком, ее кровинкой?
Она, Ольга, не должна была идти на завод "Старый Лесснер". Зое Сидориной нужно было идти туда. Варя Звонарева с Маней будут на заводе Паривайнена. Наташка с Павлом - на заводе "Новый Лесснер". В их обязанность входила доставка листовок.
Но Зоя идти не могла. И хотя она ни словом не обмолвилась, виду не подала, Ольга знала, что идти ей нельзя. Ее мужу предстояла третья и последняя операция. Ольга видела, как волновалась Зоя, и удивлялась ее выдержке и стойкости.
Конечно, было бы правильней ей, Ольге, остаться дома. Не подвергать риску существование типографии. Ее провал и арест означал бы провал общего дела. Но в тоже время сочувствие к товарищу, желание помочь ему в беде брали вверх. Как всегда, в трудную минуту, приходила на выручку успокоительная мысль: "Напрасно ты тревожишься, ты вне подозрений у полиции. С тобой ничего не случиться. Зато выручишь подругу..."
– Зоя, - твердо глядя в глаза молодой женщине, сказала Ольга, - ты останешься здесь. Тебе нельзя рисковать. Прошу тебя - не возражай. На завод пойду я. Сейчас... Все будет хорошо. Слышишь? Со мной ничего не случится. А если что... тогда позаботишься о Славке. Вот так. Не возражай.– Ольга улыбнулась.– Ты же знаешь, что это бесполезно.
Да, Зоя Сидорина знала характер Ольги. Знала, что Ольга Борейко слов на ветер не бросает, ее решение твердое. Если она решила, то это значит все обдумано, учтено.
И в самом деле, возражать было бесполезно. Ольга мягко, но твердо умела доказать свою правоту. И Зое всегда оставалось только подчиняться.
– Что же, пора кончать. На этот раз придется тщательнее обычного провести маскировку, спрятать шрифт, краску...
И товарищи принялись за работу.
Ранним утром Варя с Маней подходили к заводу Паривайнена. Морозило, сыпал крупой легкий сухой снежок, наметая низкие сугробы. Под ногами поскрипывало, воздух свежий, бодрящий. Дышать было легко и приятно, будто пить вкусную ключевую воду.
Чкм ближе к заводу, тем больше шло людей, спешивших на работу. Варя придирчиво посмотрела на Маню и осталась довольна ее видом. Длинный поношенный жакет, белый платок, в руках узелок - все это делало ее похожей на остальных женщин. Только горевшие от волнения щеки и глаза заставляли
Около завода толпился народ. Это хорошо. В толпе, вместе со всеми, легче пройти. Варя замедлила шаги, незаметно повела глазами. Так оно и есть - их ждали. Рядом уже шагали знакомые люди. Маню, видно, здесь хорошо знали. Поздоровались уважительно, пошли вместе.
Только бы благополучно миновать проходную!... Варя опустила глаза к узелку, услышала окрик:
– Давай проходи. Не задерживайся. Видишь, народ идет.
Все. Страшное позади. Теперь во двор, мимо конторы. Варя пощупала рукой аккуратные пачки листовок. Когда же? Постепенно, медленно но упорно толпы людей, как широкий поток, вливались в припорошенный за ночь заводской двор. Народ все прибывал, но по цехам не расходился. Напряженно, но сдержанно гудел двор, будто проснувшийся улей. Люди тихо разговаривали друг с другом. От мерцающего бледного утра лица людей были серыми, в темных голодных тенях глаз притаилось ожидание.
Скорее бы! К Варе подошел пожилой мужчина в овчинной куртке. Серые внимательные глаза улыбнулись в лучинках-морщинках.
– Вот и встретились, Варвара Васильевна! Доброго здоровья.
От волнения и от радости, что видит своих людей после долгой разлуки, Варя почувствовала, как защипало глаза и дрогнул голос, когда она сказала:
– Здравствуйте, Иван Герасимович!
– Принесли нам гостинчиков?
– Да.
– Ну, угощайте потихоньку. Начнем, товарищи!– Последние слова он сказал высокому и худому рабочему.
Варя сунула руку за пазуху и выхватила пахнувшие типографской краской, согретые ее теплом листовки. К ней потянулись сразу несколько жадных рук, и она, не всматриваясь в лица, видела только руки, протянутые к ней, рабочие, мозолистые, с взбухшими венами руки. Она вложила первую пачку в одну тянувшуюся руку, потом вторую, третью... И видела, как листовки, будто живые белые птицы, запорхали из рук в руки. Их передавали, спешили. Читали по двое, по трое, в одиночку. Читали шепотом, вслух. И Варя заметила, как от чтения, от жарких зветных слов, что хранили в себе эти маленькие листочки, смелели и крепли голоса, светлели лица. Теперь уже люди не говорили шепотом. Они говорили вслух, громко7
Оглушительно рявкнул гудок, ударил по напряженным нервам7
Варя поняла, что это начало.
– Товарищи!– услышала Варя голос и повернула голову. Около котельной на бревнах, сложенных штабелями, стоял человек. Он был без шапки, легкие светлые волосы шевелил ветер. В протянутой руке он сжимал пачку листовок.– Товарищи!– повторил он громче и увереннее. Толпа притихла.– Рабочие Петрограда объявили сегодняшний день днем пролетарской стачки и солидарности. Мы не хотим войны! Довольно проливать рабочую кровь!...