Семья Звонарёвых

Неизвестен 3 Автор

– Быть может, тогда и Клюев не попал бы в плен, ваше высокопревосходительство, сил у германцев было очень немного! Иначе мы не смогли бы прорваться сюда, - заметил Зуев.

– За такие речи следует расстреливать!
– бешено крикнул Благовещенский, суя в лицо Зуеву свой волосатый кулак, но, заметив пестрые канты вольноопределяющегося на погонах ВАси, генерал заметно сбавил тон. Вы слишком смело рассуждаете о таких вещах, в которых мало что понимаете, господин вольноопределяющийся!

Не найдя своего начальства, артиллеристы решили с утра идти в Ломжу, где ремонтировались потрепанные в боях батареи тяжелой артиллерийской бригады.

Утром стала известна потрясающая новость - прибыли остатки штаба 2-й армии Самсонова:

начальник штаба армии, генерал Постовский и другие офицеры. Им удалось прорваться через немецкие части и лесами дойти до Каролиненгофа, но тут в темноте исчез генерал Самсонов. Скорее всего можно было предположить, что он попал в руки немецких дозоров, ведущих разведку по дорогам в лесной полосе. До рассвета искали Самсонова, но так и не найдя, отправились дальше.

– Значит, еще одним генералом больше попало в руки немцев!
– с возмущением говорил Енджеевский.
– Воображаю, какая у них теперь радость, одних генералов забрали что-то свыше двадцати. И генералы все высшие: командиры корпусов, а теперь даже и командующий армией.

– Неужели их не будут судить по возвращении из плена?
– спросил Зуев.

– Ворон ворону глаз не выклюет. Генерал генерала не засудит, - мрачно отозвался Стах.

– Вот если бы расстреляли по суду Стесселя и компанию, то другим генералам было бы неповадно сдаваться в плен!
– решил Блохин.

Весть об исчезновении Самсонова породила ряд слухов. Солдаты упорно твердили, что он сам сбежал к немцу, заранее договорившись с ним о сдаче своей армии.

– Судить его у немца не будут, только спасибо скажут за предательство. Харч положат ему генеральский. А до конца войны еще много воды утечет, - рассуждали они.

Многие чины штаба Самсонова были убеждены, что генерал не мог пережить такого позора, как разгром его армии, и покончил с собой. Но эта версия не пользовалась успехом. Зная Самсонова ближе других, генерал Постовский уверял, что сдаться в плен Самсонов не мог.

– Не в его характере. Это рыцарь воинской чести, - уверял он.

Общее настроение в штабе было угнетенное. Ждали дальнейшего наступления немцев из Пруссии. Готовились к обороне водного рубежа реки Нарев.

Батарея Борейко получила приказ сосредоточиться у станции Остроленка. Ходили слухи, что и тут она задержится недолго. Скорей всего, будет отправлена в Варшаву, где можно заняться наконец основательным ремонтом материальной части.

19

В район Остроленки, крупного железнодорожного узла, стягивались все части, уцелевшие после разгрома 2-й армии.

Около станции образовался целый вренный городок - пехота, интендантство, госпитали, артиллерия. В здании бывшей прогимназии расположились штабные учреждения армии. Грозные события последних дней, как черные злые тучи, прижали людей к земле. Сутолока, неразбериха в частях и штабах усиливали состояние уныния и растерянности. Подсчитывались потери. Слухи, потихоньку передававшиеся из уст в уста, рисовали страшную картину. Германское радио открытым текстом передало сообщение немецкого главного командования о параде в Берлине. По Унтер ден Линден перед ликующей немецкой толпой строем прошли около ста тысяч пленных. Во главе колонны шли двадцать русских генералов, за ними безоружные полки с приспущенными до земли знаменами. Двенадцать знаменщиков несли знамена различных полков. Их провели мимо королевского дворца Кайзергофа и Вильгельм II в окружении своей свиты с балкона наблюдал за этим шествием.

Шептали обыватели, с круглыми от страха глазами:

– Говорят, в них бросали тухлыми яйцами...

– Гнилыми помидорами...

– Улюлюкали...

– Ужас, ужас!
– И старушки набожно крестились.

К вечеру в штабе армии стали известны предварительные итоги потерь 2-й армии Самсонова. Помимо Енджеевского, вышли из окружения еще несколько групп. Всего около двадцати тысяч солдат и пятисот офицеров да два генерала из

штаба. Убитых насчитали до тридцати тысяч. Итого, пятьдесят тысяч человек. Немцы не могли взять в плен больше пятидесяти тысяч, из которых половина была раненых. Пушек всего в армии было около трехсот. Семьдесят сохранилось. Значит, взяли немцы не пятьсот, как они сообщали, а не более двухсот тридцати, из них много побитых. Такова истинная картина победы немцев.

– Нельзя сказать, чтобы и это было очень утешительно. Если бы наши генералы, вместо сдачи в плен, подумали о том, как выйти из окружения, то никакой бы катастрофы не было, - заметил Борейко.

Блохин с интересом прислушивался к разговорам, которые велись среди солдат. Его умные глаза-щелочки прятались под нависшими бровями, обветренные губы кривила злобная усмешка. Уж кто-кто, а он знал, что за житье на чужбине, в плену. "Немец даром хлебом кормить не будет. Все жилы вытянет... Пятьдесят тысяч человек, ружья, пулеметы, пушки - целая армия. И с этими силами не выдюжить? Сдаться в плен? А все почему? Кто виноват? Солдаты? Нет! Виновники налицо - двадцать генералов. Все в крестах, в орденах. На парадах они ходили героями, а как пришлось туго, так они и запросили пардону, кишка оказалась тонка. Вот и Лежнев вчера ругался. Молодой еще парень, а разбирается. "Лучше бы, - говорит, - этих генеральчиков до войны всех перестрелять". Дождуться и остальные своего часа - переведем, как гнилую падаль. Навязались нам на шею!"

Блохин понимал, что материал, который он собрал, ценен, интересен и очень важен. Он знал: отправь его в Питер, здорово пригодиться Ивану Герасимовичу. Но с переходами и походами последних дней трудно было связаться со своими людьми.

Очень надеялся он на сегодняшний день. Вчера Звонарев получил письмо от Варвары Васильевны. Она, между прочим, сообщала, что в Остроленке расположился походный лазарет и он, Блохин, сможет навестить там их старую знакомую Блюмфельд. Наконец-то он получит весточку от друзей, советы, а может и еще кое-что. И сам передаст письмо. Он подробно описал все, что слышал и видел собственными глазами. Товарищ Клава из этого материала составит замечательную листовку.

Поджидая Васю Зуева, с которым они должны были отправиться в госпиталь, Блохин почистился, надежнее запрятал письмо.

В госпитале, который помещался в местной больнице, Блохин без труда разыскал врача Блюмфельд. Она вышла к ним из перевязочной, маленькая, худенькая, в белом халате и косынке. Ее близорукие, черные навыкате глаза устало прищурились. Она молча пожала руку Блохину. Добрая улыбка сразу изменила ее уставшее некрасивое лицо, сделала его удивительно милым и молодым.

– Вас, Вася, невозможно узнать!
– сказала Блюмфельд, пожимая руку Зуеву, с удивлением его разглядывая.
– Этакий молодец вымахал! Чтобы вам не было скучно, я приготовила вам сюрприз. Сейчас увидите кое-кого из старых артурских друзей. Аннушка, - обратилась она к проходившей мимо санитарке, - позовите сестру Акинфиеву. Скажите, что ее ждут в приемном покое. Да, да, Надя Акинфиева, вы угадали. Ну вот, я же знала, что вы обрадуетесь. Потолкуйте с ней, а я тем временем уведу Филиппа Ивановича к себе. У нас, к сожалению, очень мало времени и очень много дел.

В штабе армии Борейко вручили пакет от полковника Кочаровского: в связи с предстоящей переброской на другой участок фронта срочно доукомплектовать личный состав батареи. Пополнить запасы фуража и продовольствия. Борейко сокрушенно вздохнул: его вновь ждали бои с интендантами, писарями, всяким штабным мелким начальством. Признаться, такие сражения для него были куда неприятнее, чем штыковая схватка с врагом.

Но делать было нечего. Приказ есть приказ. Прихватив с собой Звонарева, Борейко отправился на сборный пункт, куда прибывали маршевые роты. В списках маршевой роты ему в глаза бросилась знакомая смешная фамилия - Заяц, к тому же этот солдат был из запасных квантунской артиллерии.