Семья
Шрифт:
— Но еще будет много новостей.
— Мне неинтересно.
— Интересно смотреть только мирную демонстрацию? — спросила Джерри.
— Да.
— Ты и за обедом горячо обсуждала эту тему.
— Да.
Джерри выпрямилась в кресле рядом с ней.
— Ты была там сегодня, правда? — вдруг спросила она.
Эдис пыталась найти подходящий ответ. Она слишком устала, чтобы говорить уклончиво.
— Да, — сказала она. — Я принимала участие в пикете.
— Вот так так!
— Вот так так. — Эдис
— Не было никакого избиения и никаких воплей?
— Несколько старых лозунгов. Несколько песен, довольно глупых.
— Ты просто не понимаешь смысла, — сказала Джерри. — Там совершенно другие женщины, мама. Бабушкины очки, длинные платья, волосы с пробором посередине, туфли, которые можно украсть только у монахини. Это торжественно. Ты, должно быть, сильно выделялась. У тебя же юбка выше колен.
Эдис слегка улыбнулась.
— Думаю, да.
— Полицейские тебя не тронули?
— Нет.
— А кто пострадал?
— Я… не знаю. — Эдис встала, и между ней и дочерью пролегло некоторое расстояние. — Я убежала, когда стало казаться, что дело принимает неприятный оборот.
— Ничего себе.
Эдис не поднимала на Джерри глаз. А когда все же посмотрела, то увидела, что девочка пребывает в задумчивости.
— Но твои друзья остались, правда?
— Друзья?
— Люди, которые привели тебя?
— Думаю, что да. — Эдис покачала головой. — Но я не очень уверена. Как только дело стало принимать неприятный оборот, я взяла такси. Спасибо шоферу такси, что остановился.
— Ну и ну.
Они помолчали.
— Не пытайся представлять это хуже, чем было на самом деле, — наконец сказала Эдис. — Я бросила своих друзей. Допустим, это так. Возможно, у меня просто нет права бывать в таких местах. Если бы я пострадала, какой же матерью была бы я тебе? А если бы мое имя было предано гласности, то это могло повредить работе твоего отца и нашему будущему.
— Ты помнишь ту женщину с юга? — спросила девочка. — Ту, которую застрелили, когда она вела машину? У нее была семья.
— Совершенно верно. И…
— Думаю, ее дети были в любом случае горды ею.
Эдис нахмурилась.
— Считаешь, что я должна была остаться?
Длинные худые руки Джерри согнулись в локтях, она, словно крыльями, взмахнула ими.
— Я ничего не считаю, мама, — сказала она с невинным выражением лица.
— Знаешь, твой отец прав. Вы, дети, иногда заходите слишком далеко.
— Это только я. А мальчишки строго придерживаются правил. — Джерри захихикала. — Ты ушла от пикетчиков, и это правильно. Если там скукотища, чего там оставаться?
— Я ушла не поэтому, — напомнила ей Эдис.
— Что касается меня, то я считаю
— А я тебя об этом и не спрашивала.
На лице Джерри появилось тоскливое выражение.
— Извини. Ты, наверное, хочешь позвонить своим друзьям и узнать, как у них дела?
— Зачем? — Эдис задумалась. — Я уверена, что у них все в порядке. Я позвоню утром.
Джерри кивнула.
— Ладно, мам, я иду спать. Ты тоже?
— Думаю, что да.
— Не жди папу, — сказала девочка и, чмокнув ее в щеку, выбежала из комнаты. — Спокойной ночи!
Эдис стояла и размышляла над тем, что она, вероятно, перестала понимать, когда ее собственная дочь демонстрирует свой сарказм. Или она просто сошла с ума и во всем видит скрытый смысл?
Но, учитывая умственные способности Джерри, она решила, что последнее замечание, несомненно, было сарказмом.
Глава восьмидесятая
Палмер и Вирджиния Клэри шли в сторону реки вдоль Сорок девятой улицы. Палмеру казалось, что они, не переставая, говорили, в основном они обсуждали события вечера.
Теперь они шагали по Первой авеню. Палмер заметил, что он идет медленнее — долгий вечер давал о себе знать, ноги ныли. Он взглянул на освещенные часы в витрине часовой мастерской. Не было еще и половины двенадцатого. Но ему казалось, что уже гораздо больше.
На пересечении с Пятьдесят восьмой улицей они опять повернули на восток, пересекли Саттон-Плейс и остановились на некоторое время у маленького тупичка; в нем умещалось только пять машин, и он выходил прямо к реке. Вирджиния провела его по каменным ступеням к небольшому парку с несколькими скамейками, окруженному железными перилами, предохранявшими прохожих от падения на камни.
Луна еще не взошла. С моста на Пятьдесят девятой улице доносился непрерывный шум мчащихся машин. И парк казался поэтому еще более уединенным. Такое ощущение, подумал Палмер, что он находится на дне шахты. Где-то над ним устремлялись ввысь небоскребы, проносились, словно по воздуху, легковые и грузовые машины. По другую сторону реки, казавшейся черной, маслянистой, теснились здания Велфэер-Айленда,[128] там спали или никак не могли уснуть больные. Вдали, над Куинсом, парил вертолет, сверкая огнями.
— Почему мы пришли сюда? — спросил он.
Она кивнула на небольшую группу домов с одной стороны крошечного парка.
— Я присмотрела вот тот дом и терпеливо ждала его — маленький, с двустворчатыми окнами. Он принадлежал сберегательному банку. Как только его выставили на продажу, я предложила за него высокую цену, слишком высокую, и урвала его.
— Но ты ведь не используешь его весь?
— Первый этаж и полуподвал. А две квартиры наверху сдаю.
— Какую закладную ты получила?