Семья
Шрифт:
— То-то же... — удовлетворенно сказал Иван Павлович и двинулся впереди вдоль электровозной линии. «Странно, а ведь в шахте не так уж... ну, не то, что страшно... а не так уж неприятно, как представляешь до спуска сюда», — подумал Валентин, на ходу приглядываясь к штреку. Полукруглые железные ребра подпирали верх коридора через равные расстояния. По правой стороне на высоте роста человека вдоль коридора тянулись толстые электрокабели, подвешенные к железным стойкам крепления. Но разглядывать было некогда: Иван Павлович свернул снова в ходок; шли по нему долго, Валентину даже надоело идти, потом опять коридор, в одном месте уклон почвы
— Это я тебя ближним путем веду, здесь уже редко кто ходит, — сказал Иван Павлович, когда Валентин съехал вниз, едва не наскочив на широкую движущуюся дорожку угольных кусков.
— Это что?
— Транспортер. От комбайна из забоя уголь перекачивает. Вот видишь электровоз стоит? А там вон, — махнул рукой Иван Павлович в противоположную сторону забоя, — работает наш Семиухо. Остановился он что-то, не слышно комбайна. Пойдем...
Не прошли и десяти шагов, как недалеко что-то загрохотало, заставив Валентина вздрогнуть. Он догадался, что комбайн пошел. Низкий, надсадный, грохочущий звук заполнил весь воздух в забое, и оттого, что потолок был невысок, а стены близко друг к другу, грохот в первый момент оглушил Валентина, и он не сразу разобрал, что говорит ему остановившийся Иван Павлович.
— Ты иди, говорю, туда, а я в девятую лаву, срочное дело там, потом зайду. Скажи, что со мной пришел, — донеслось до Валентина, и он закивал головой: слышу.
Непривычного человека всегда охватывает ощущение беспомощности, неловкости, когда он находится совсем близко с незнакомой, работающей на полную мощь машиной. Так и Валентину показалось, когда он подошел очень близко к комбайну. Помощники машиниста, устанавливающие железную крепь, даже неодобрительно оглянулись на него, и Валентин подумал, что он стоит не на том месте и, наверное, мешает бригаде, а вот там, возле только что поставленной железной ребрины, ему будет удобнее находиться. Он медленно, перешагивая через еще не собранные рельсы крепления, двинулся туда и все смотрел, как послушная невысокому человеку ползет и крушит уголь машина. «Оказывается, в этом ничего сложного нет», — думал он, потому что раньше представлял себе работу комбайна очень туманно и на водителей этого агрегата смотрел как на людей, обладающих какими-то таинственными секретами. Впрочем, это впечатление создавалось и в первые минуты, когда он наблюдал за Климом Семиухо.
Вот Семиухо наклонился вперед, сосредоточенно вслушиваясь в звуки, понятные ему одному, затем быстро-быстро переключил на пульте управления некоторые тумблеры, и Валентин с удивлением отметил, что даже он, Валентин, уловил перемену в оттенке звука: резче, уверенней заработал мотор. «Интересно, долго надо учиться на машиниста комбайна?» — промелькнуло вдруг в голове Валентина. Ему явно нравился Семиухо, нравился этот вот строгий, деловой ритм, тон которому задает машинист комбайна.
Иван Павлович вернулся не скоро.
— Ну, что скажешь? — кивнул он на Семиухо. — Дает жару парень? То-то... А ведь он, пожалуй, не старше тебя.
Упрек опять звучал в словах Ивана Павловича, но Валентин не обратил на это никакого внимания: он продолжительным взглядом смотрел и смотрел на Семиухо, на комбайн, и в голове его крепло твёрдое решенье...
21
Стопка проверенных тетрадей росла
Но тетради были ни при чем. Возвратившись из школы и найдя квартиру пустой, Галина поймала себя на мысли, что ее начинает раздражать это постоянное отсутствие Валентина в дневные часы. Он приходил домой обычно с наступлением темноты. Первые дни Галина оправдывала его тем, что он занят, что его новая работа требует много времени, но ей хотелось быть вместе с мужем чаще. К тому же ей казалось, что от него стало веять какой-то усталой прохладцей...
Галина прошла по комнате, не зная, как заглушить в себе чувство досады. На улице темнело, она включила свет и снова села за тетради.
Нужно объясниться с ним, он должен понять ее...
Едва подумав-это, она услышала шаги на лестнице и по их торопливому, резкому перестуку поняла: Валентин.
Да, это был он. Взгляд Валентина настороженный. Как сказать Галине о том, что он решил? Сказать так, чтобы она поняла: иначе он поступить не может.
— Галя... — тихо позвал он, зная, что она чем-то недовольна: даже не встретила его, когда он вошел. — Ты только пойми меня правильно, слышишь, Галя?
— Да... — ответила она хмуро, вдруг поняв, что он хочет сказать ей что-то очень неприятное.
— Я на шахту ухожу работать, понимаешь — на шахту! — быстро заговорил он, боясь, что она остановит его. — Я был там сегодня, там ничего нет такого... Ну, просто я не пойму, почему ты против?
Галина молчала. Все слова уже были высказаны ею раньше, когда он заговорил о шахте, и сейчас она могла лишь повторить их... И оттого, что не находила убедительных слов, Галина обозлилась на Валентина, на ту настойчивость, с какой он добивается, чтобы она была согласна на его работу в шахте.
— Можешь мне ничего не говорить, — все еще не поворачивая головы, сухо сказала она. — Делай, как хочешь, иди хоть в ассенизаторы, мне все равно... — это было уже грубо, она знала, но хотелось, чтобы он понял — нет, нет и нет.
— Странный ты человек... — нахмурился Валентин. — Ну что ж... Я еще раз обо всем подумаю... Подумай и ты.
И ушел в комнату Нины Павловны.
То, что он не стал продолжать разговор, лишь больнее задело ее. Он просто не хочет считаться с ее мнением, решила она и горько закусила губу. «Нет, нет и нет, — еще раз повторила она мысленно. — Ты никуда не пойдешь, если я этого не захочу...» Но сама чувствовала, что он может и пойти, и это бессилие горьким комком подступило к горлу.
А Валентин сидел в комнате Нины Павловны и чувствовал, что у него просто голова кружится: как говорить с нею, когда видишь полную отчужденность, нежелание даже немного вникнуть в его положение.
«Уступить? Но что я буду делать? Опять на побегушках, опять косые взгляды в редакции? Нужно поговорить с Иваном Павловичем, он лучше объяснит все Галине», — эта мысль показалась Валентину настолько успокоительной, что он повеселел и, закуривая, неожиданно вспомнил: вспыхнула шариком лампочка в темноте, это Иван Павлович обернулся, улыбаясь ему. Грохочет с гулким лязгом комбайн, и Семиухо мельком бросает на Валентина любопытный взгляд... Он и вправду молод, этот Клим Семиухо. О нем пишут много... А если... о нем написать стихотворение, да, да, впечатления еще свежи.