Семья
Шрифт:
Ночью разразилась гроза. Захлопали калитки и ставни окон, застучали железные крыши домов, засвистел ветер. Откуда-то издалека накатывался гром, вспыхивали слабые зарницы.
Тамара проснулась от этого гудящего шума и в одной рубашке подошла к окну. Хозяин с женой еще с вечера ушли на гулянье к родичам, дом был пуст, и от этого стало страшно... Девушка прижалась лицом к стеклу рамы и старалась разобрать, что творится на улице. Внезапно ослепительно, совсем рядом, над соседними крышами черную ткань неба разорвала молния. Тамара отпрянула от окна и бросилась в кровать. По крыше дома со страшным грохотом прокатился гром. Прокатился и умчался
Нет такого человека... Марк? Нет, он становится день ото дня все больше ненавистен ей, и особенно с той минуты, когда она узнала, что приехал Аркадий. Казалось бы — чего проще — выйти навстречу Аркадию, сказать, что он жив в ее сердце, что она не находит себе покоя... Но то, что случилось между ней и Марком, черной тенью вставало перед девушкой, закрывая малейшую надежду на возвращенье Аркадия.
Тамара подошла к окну и, глядя в поблекшую темноту, задумалась. По стеклу тоскливо били запоздалые капли. Да, видно, все кончено: Аркадию она не нужна, прошла неделя, как он приехал, а все еще не зашел. Да и кому она нужна, кому? Марк... Но рассудок гневно восстал, едва это имя вспомнилось. Можно ли любить его, когда рядом каждый день, каждый час будешь чувствовать тоскливый взгляд той, у которой крадут счастье. В памяти всплыло бледное, увядающее лицо Татьяны Константиновны. Нет, нет — только не это...
Даже пусть не обращать на нее вниманья, не видеть ее горя. Но разве она, Тамара, будет счастлива с Марком? Вряд ли... Его она не любит, нет... А без любви счастье не построить. Но что ж делать? Отдаться судьбе и покорно ждать своей участи месяц, два, год. Нет, еще не все потеряно. Надо уезжать отсюда, надо со слезами на глазах попросить отца, чтобы ее перевели в город... Ведь он же — отец, неужели не поймет, как ей сейчас трудно?
...За окном вставал рассвет. Мгла редела по-летнему быстро. Всходило солнце. Едва его первые лучи упали на лес, на дома, меж трепетных листьев пробежал легкий ветерок, словно вестник нарождающегося дня: там, где он пробегал, все оживало... Начиналось утро.
Тамара, словно зачарованная, смотрела на это чудесное превращение ночи в утро. Недавнее чувство одиночества уже исчезло. На смену пришло безмолвное любованье встающим новым утром... Таков уж был ее характер: казалось, и на краю пропасти, глядя вниз, она могла думать не о том, чем грозит ей эта обрывистая пропасть, а сколько страшной красоты заключает в себе она...
А утро пылало все сильней и сильней. Над копром и терриконом, над безмолвными, словно вымершими, домами поселка к сонной реке тянулась туманная дымка. А там, над рекой, она падала к «Каменной чаше», словно кутая скалу в легкий газовый платок.
И взволнованному сердцу Тамары вдруг захотелось как можно скорее встретиться с Аркадием... Девушка, мурлыча веселую песенку, бросилась торопливо умываться и одеваться... «Пойду к нему, если он не может... И добьюсь своего. Не может он не любить меня, я все, все ему отдам, но он будет мой... А Марк?»
Громкий стук в двери... Кто так рано?
Тамара отомкнула
— Не ждала? Ну, не плачь, не плачь... — неумело успокаивал Иван Павлович всхлипывающую на его плече дочь. — Давай-ка я лучше умоюсь.
И только когда отец сел завтракать, Тамара догадалась спросить:
— Папа, ты ко мне или по делам?
Иван Павлович хитро сощурился:
— А как ты думаешь?
— Ну, как... конечно, ко мне.
— Не угадала... Шахту вашу буду принимать... Худорева к нам переводят помощником главного инженера.
— Папка! Ой, правда?! — бросилась снова к нему Тамара.
— Правда, правда, дочка.
7
В начале августа в руководстве шахты произошли большие изменения. Худорев был снят с работы и переведен в город, начальником шахты назначили Ивана Павловича Клубенцова. Тачинский, временно исполняющий обязанности главного инженера шахты, утверждался приказом комбината в этой должности. Со дня на день ждали приезда нового парторга, хотя толком никто не знал, откуда и когда он приедет... Поговаривали, что парторгом будет один из секретарей райкома и что он сейчас инструктируется в области.
Каково же было всеобщее изумление, когда узнали, что парторгом рекомендован Семен Платонович Шалин. Семена Платоновича знали все горняки поселка; немногим более трех лет назад он работал на шахте горным мастером и был партгруппоргом участка. Потом уехал учиться в областную партийную школу.
— Слыхал? Семен Платонович у нас парторгом будет!
— Слышал... Ну теперь кое-кому туговато придется...
— Этот никому не даст засидеться на одном месте. Помнишь, как он на своем участке воевал? Худореву сколько крови попортил, покоя ни минуты не давал... Ну, а теперь он сам начальник...
— Может, стал начальником и затихнет? — осторожно вставлял кто-то.
— Семен Платонович?! Ты, наверное, его не знаешь, если так говоришь.
— Встречаться, конечно, не приходилось.
Такие разговоры слышались в последнее время на шахте. Горняки перебрасывались фразами о новом парторге в раскомандировочной, при спуске в шахту, при подъеме на поверхность.
Иван Павлович, уже принявший управление шахтой, с интересом прислушивался к этим разговорам. Шалина он не знал. Что же это за человек, если, еще не появившись здесь, он возбуждал столько разговоров о себе? Да и не только любопытство испытывал новый начальник шахты при мысли о Шалине. Парторг — политический руководитель, основная партийная фигура на шахте. Каким окажется Шалин? Судить по разговорам о деловых качествах человека нельзя, лучше всего увидеть его в деле... Но Шалин не спешил появляться на шахте... Так прошло несколько дней...
Однажды, когда Иван Павлович обедал дома, в комнату не спеша вошел невысокий мужчина. Остановившись в дверях, он как-то весело и в то же время пристально посмотрел на Клубенцова.
— Можно?
— Пожалуйста...
— Шалин...
— Ну, наконец-то! — обрадовался, приподнимаясь, Иван Павлович. — А мы уже потеряли надежду на ваш приезд... Садитесь...
— Задержался в тресте.
— Сегодня приехали?
— Нет, вчера утром... Решил присмотреться, прежде чем объявлять о своем появлении. А то вдруг окажется, что шахта еле-еле дышит и придется незаметно убегать обратно, так чтоб народ не видел... — улыбнулся Шалин...