Семья
Шрифт:
Клубенцов нахмурился.
— Ну что ж, я понял вас, товарищ Устьянцев, так, кажется, ваша фамилия? Что можно сказать? Дать вам слово, что сейчас на шахте все будет хорошо, я не могу... Сказать, что больше впустую работать не будем — тоже еще не уверен. Но одно могу сказать: все это зависит не только от меня, но и от вас, от ваших усилий. Один начальник — будь он самым хорошим человеком — ничего еще не сделает, если ему не помогут. Так ведь? А принимать вашу работу приду сам, так и знайте. Если будут недоделки, взыщу строго...
— Ну, тут и понимать-то нечего... — ответил Устьянцев и вдруг рассмеялся:
— Ну вот, на свою голову наговорил я... Приходите сюда к обеду, будет готов электровоз.
— К обеду? — переспросил Клубенцов, зная, что здесь работы хватит на добрую смену.
— Раньше, пожалуй, не сделать... А вообще-то попытаемся...
И электровоз был отремонтирован к обеду.
Иван Павлович разыскал Шалина.
К концу смены в раскомандировках всех участков и на видных местах в шахтоуправлении появились листки-молнии, рассказывающие об успехе группы слесарей.
Клубенцов решил не останавливаться на этом. Он приплел в бухгалтерию:
— Татьяна Константиновна, выпишите премии Устьянцеву и тем, кто с ним сегодня работал, — попросил он Яшукову.
Татьяна Константиновна удивленно посмотрела на начальника шахты.
— Но... у нас же еще нет, Иван Павлович, директорского фонда... — напомнила она. — А с других статей нельзя списывать.
— Знаю... В счет моей зарплаты выпишите.
Яшукова изумленно глянула на Клубенцова.
— Из вашей зарплаты?! Но ведь...
— Выписывайте, выписывайте... — нетерпеливо перебил ее Клубенцов. — Дело такое, что нужно.
Едва за начальником шахты захлопнулась дверь, Татьяна Константиновна обернулась к Тамаре, уткнувшейся в какие-то подсчеты.
— Неужели он из своей зарплаты выдаст им премии?
— Наверное... — кивнула головой Тамара. Она знала, что отца не остановишь, если он что задумал.
В половине пятого вся первая смена, только что вернувшаяся из забоев, собралась в раскомандировке. Неизвестно какими путями слух о премиях группе Устьянцева быстро распространился среди горняков. И усталые, чумазые от угольной пыли и пота горняки весело перекидывались шутками, терпеливо ожидая прихода начальства. Когда был зачитан приказ начальника шахты о премировании бригады Устьянцева, к столу подошел Устьянцев.
— Спасибо, Иван Павлович! — с большой теплотой пожал руку начальника шахты Устьянцев. — За то, что цените нашу работу и нас самих, сердечное вам спасибо.
— Сам себя благодари, Устьянцев, — улыбнулся Иван Павлович. — Ты трудился, твоя и заслуга.
А Устьянцев повернулся к горнякам и неожиданно заговорил:
— Вот, товарищи... — он на миг остановился. Клубенцов глянул на Шалина, думая, что тот попросил Устьянцева выступить, но Семен Платонович также вопросительно смотрел на начальника шахты.
— Не мастер я говорить, — махнул рукой Устьянцев. — А все же так скажу...
И под горячие аплодисменты горняков быстро пошел на место.
Семен Платонович, когда пошел домой на обед, с легкой завистью подумал, что не он, парторг, а Клубенцов смог найти подход к сердцам горняков. «Хороший он, сильный человек, — думал Шалин. — А вот никак мы с ним еще по-настоящему не сойдемся. Энергии, видно, у него столько, что он все сам стремится сделать. Хорошо это или плохо?»
— Семен Платонович!
Было неожиданным, что его быстро догоняет не кто иной, как Клубенцов.
— Ты, понимаешь, забыл с тобой об одном деле поговорить, — подходя, торопливо заговорил начальник шахты. — Хватился, а тебя — нет, говорят только-только на обед ушел.
Было уже далеко за полдень, жара спала, и так вольно и свободно дышалось, что Шалин и Клубенцов, не сговариваясь, замедлили шаги.
— Тяжелое положение с крепежным лесом создается, — сказал, наконец, Клубенцов. — Худорев, видно, не контролировал расход его, и плановый лимит вот-вот кончится... Не хочется залезать в долг к государству, вот и думаю, что можно сделать, чтобы выправить положение.
Семен Платонович догадался, что Клубенцов обращается к нему за поддержкой. «Странно, Иван Павлович, просишь ты о помощи-то, — мысленно обратился он к Клубенцову. — Ты прямо, прямо скажи».
А вслух сказал:
— Если расходовать лес сверх лимита, это ударит по себестоимости угля. И так у нас уголек-то дорогой. А что же иначе сделать? — И, что-то прикинув в уме, равнодушно сказал:
— Повторно использовать надо крепеж. Отработанных лав у нас много, и лесу там пропадает ни за что порядочно.
Клубенцов враз остановился.
— Но это... это же действительно верно! — воскликнул он. — Как я не додумался? Ну, спасибо, Семен Платонович... Выручил ты меня. И как выручил.
— А за что же спасибо-то? — прямо в глаза Клубенцову взглянул Шалин. — Я ведь не вам услугу-то оказал, а государству... — И усмехнулся. — А с государством мы как-нибудь рассчитаемся, я у него в неоплатном долгу.
— Это верно, конечно, — помрачнел Клубенцов. — Да только что-то не вижу этого расчета, Семен Платонович.
— Семен Платонович, вас можно на минутку?
Наперерез им быстро шел Устьянцев.
— Мне бы посоветоваться с вами надо, — скупо улыбнулся он. — Вы уж простите, Иван Павлович.
— Ничего, ничего... — сказал Клубенцов, но то, что Устьянцев решил посоветоваться с Шалиным, как-то задело его.
Иван Павлович вспыльчив, но долго сердиться не может. И сейчас он уже не уходит, а краем уха слушает разговор Шалина с Устьянцевым. Он слышит, что они говорят о личных планах слесарей, и догадывается, что группа Устьянцева прочитала, наверное, во вчерашней газете выступление донецких шахтеров.