Семья
Шрифт:
— Галя, не стой у окна — простудишься... — донесся сонный голос Нины Павловны.
— Нет, мама... Здесь хорошо... Очень, очень хорошо... — взволнованно ответила Галина, не отходя от окна.
— И спать уже пора, поздно.
— Не хочется, мама.
— Опять Валентина вспоминаешь? Не тревожь-ка, пожалуйста, себя. Тебе вредно сейчас.
Но сердце Галины было так переполнено ожиданием чего-то светлого, радостного, что она не могла утаить этого от матери.
— Не смогла я понять его, мама. Об этом сейчас
Галина улыбнулась, подошла к кровати и обняла мать.
— И еще чувствую я, мама, — прошептала она, — что мы с ним будем жить, и жить по-настоящему, не так, как некоторые, не по-мещански.
— Эх, доченька, доченька... — вздохнула Нина Павловна. — Не верующая я, да поневоле хочется сказать: дай бог вам этого... Если, конечно, будете снова вместе...
Они говорили еще долго в эту ночь о Валентине, а вот когда уснули — Нина Павловна не заметила. Проснувшись перед утром, она долго смотрела на спящую дочь. Галина во сне чему-то улыбалась, радостные тени скользили по ее бледному лицу. И Нина Павловна облегченно вздохнула — после отъезда Валентина дочь обычно спала плохо...
24
За рекой, недалеко от «Каменной чаши», на веселой опушке соснового бора, было любимое место отдыха шахтеров. Сюда, на заросшую ромашкой, колокольчиками и десятками других белых, желтых, фиолетовых и красных цветов поляну спешила с утра воскресного дня поселковая молодежь. Степенные, «в годах», горняки приезжали с женами и детьми значительно позднее, когда раскаленное августовское солнце уже выйдет из зенита.
Молодежь решала здесь все свои сердечные дела: здесь объяснялись в любви, здесь договаривались о свадьбах, ревновали, страдали, прощались и вновь встречались.
Но особенно людно бывало здесь в День шахтера. В этот день опушка соснового бора оживала ярко-красными праздничными полотнами, трепещущими от легкого ветра. Тут же устанавливалась огромная трибуна, придавая поляне необычно торжественный вид.
После традиционного собрания устраивались массовые игры, концерты художественной самодеятельности. К полудню официальная часть праздника кончалась: теперь горняки парами, группами, семьями разбредались по опушке. Доставали богато приготовленные для торжественного дня закуски и вина. Начинались тосты, задушевные разговоры, звонкие песни. А солнце катилось все ниже и ниже к горизонту, пока, наконец, закатившись, не напоминало, что радостный, веселый и интересный день окончен, надо разъезжаться по домам.
К празднику этого года готовились с особенным увлечением.
...И вот праздник наступил.
Валентин с Санькой с утра переехали за реку. Еще вчера Шалин сообщил им, что они — лучшие молодые врубмашинисты — будут избраны в президиум торжественного собрания.
Валентин стал было отнекиваться, но Санька с горячностью сказал:
— А что отказываться, разве мы плохо работаем? Весь август месяц на нашей врубовке была самая высокая производительность. Только один Петр Григорьевич Комлев выработал больше, но он же на комбайне. По-моему, больше и некого избирать в президиум.
Это было сказано с такой твердой уверенностью, что и Шалин, и Валентин невольно рассмеялись.
— Молодец, Александр!. — похвалил Шалин. — Только впереди еще много праздников, смотри, чтобы всегда тебя в президиум избирали.
— Я это прекрасно понимаю... В президиум напрасно не избирают... А насчет работы — за нами дело не станет.
Вспомнив вчерашний разговор, Валентин с улыбкой взглянул на Саньку.
— Нам надо с тобой поближе к трибуне пробираться.
— Позовут... — спокойно ответил Санька, разглядывая, как на трибуну входят парторг, Клубенцов, Тачинский и Комлев. — Не надо торопиться, а то еще подумают, что мы напрашиваемся. Ага. Вот теперь можно идти! — торжествующе обрадовался он, когда Шалин, поискав их глазами в толпе, кивнул: дескать, айда сюда.
На трибуне Валентина охватило волнение. Сотни глаз с любопытством устремлены на него, ощущение было такое, как будто все они заново разглядывали его, решая, достоин ли он занять место на трибуне.
Санька чувствовал себя гораздо спокойней: он сел рядом с Клубенцовым и, нимало не смущаясь, поглядывал вниз со спокойным величием победителя.
...В полдень, когда все стали расходиться по лесу, выбирая удобное место для отдыха, Валентин повстречал Геннадия.
— Скучаешь? — спросил Валентин.
— Скучать некогда: на людей посмотришь, и то весело становится... Вообще-то, одному скучновато, — вздохнув, улыбнулся Геннадий. — Пойдем на «Каменную чашу?»
— Пошли...
Но не успели они пройти и двадцати шагов, как Геннадий внезапно остановился:
— Есть!
— Что есть?
— Я знал, что встречу ее... — Геннадий, не спуская глаз с кого-то в группе девчат, тихо проговорил:
— Извини, Валентин, но я... я пойду.
И медленно направился к девчатам. Вот он подошел почти вплотную к ним, они со смехом разбежались в стороны, лишь одна девушка в голубом платье, потупив голову, осталась на месте. К ней и подошел Геннадий.