Семья

Рублев Владимир Федорович

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

1

Конец августа и начало сентября были памятными для коллектива всей шахты, но особенно — для начальника участка Геннадия Комлева. Уже вскоре после Дня шахтера на все участки был разослан приказ начальника шахты о переводе комбайновой лавы Комлева на работу по цикличному графику. Геннадий получил этот приказ одним из первых. Уединившись, он стал детально разбирать каждый пункт приказа, делая пометки в своей записной книжке.

Откровенно говоря, ему не хотелось, чтобы первые же дни работы по новому графику оказались неудачными. Поэтому задолго до составления и утверждения графика он перечитал всю литературу по этому вопросу, имевшуюся в шахтной библиотеке. Однако конкретных правил и указаний для себя он не нашел: каждый циклующийся участок на всех шахтах имел свои, присущие только ему одному, геологические условия. Одно лишь было ясно Геннадию после чтения: на участке должна быть твердая дисциплина, это признавал каждый автор, каждый мастер цикличных работ. А на его участке, как и на всей шахте, горные мастера зачастую утаивали от начальства случаи невыхода на работу некоторых навалоотбойщиков. Нередко отдельные горняки выходили из шахты на поверхность еще до конца смены, и это тоже укрывалось бригадирами и горными мастерами. В самом деле, проще было ничего не сказать о прогуле, чем затевать волокиту с рапортами и видеть, что начальство недовольно тобой. А под землей не видно, где человек, как он работал сегодня, а если начальство и спросит об этом, можно придумать тысячу причин и объяснений, похожих на правду. Шахта — не завод, где все рабочие на виду и где даже получасовой простой станка будет заметен.

Геннадий понимал, что меры против всего этого нужно принимать до начала работы по графику цикличности, иначе график будет изо дня в день срываться. Поэтому Комлев решил для себя: «Никакой поблажки никому! Пусть кое-кто сначала обидится, а потом все поймут, что прав был я».

Дней за пять до начала циклования он спустился в шахту в середине смены. Нужно было проверить, как идет работа по сооружению новой разминовки для электровозов, а заодно побывать и у добычников.

Слесари во главе с Устьянцевым трудились на совесть. Геннадий лишь издали, сворачивая в лаву, понаблюдал за их быстрыми движениями и тепло подумал: «Крепко Устьянцев слово держит. Смог же расшевелить его начальник шахты... А раньше, говорили, самый зубастый и своенравный был этот Устьянцев».

Хорошо шла работа и у добычников. Горный мастер Редько, вынырнув откуда-то из полутьмы, встал рядом с Комлевым.

— Пожалуй, моя смена сегодня тонн пятнадцать лишних даст, — внешне спокойно сказал он, но Геннадий почувствовал неуверенность в его голосе. И, наблюдая за растянувшимися вдоль забоя навалоотбойщиками, неожиданно все понял: в смене не доставало двух человек.

— Сколько на работу вышло, Редько? — быстро спросил он, поглядев сверху вниз на маленького Редько.

— Все, кажется... — пожал плечами горный мастер.

— Кажется... Так вот, чтобы вам не казалось, — вскипел он, зло глядя на Редько, — сегодня же напишите рапорт, почему отсутствуют два человека. Кто не вышел на работу?

— Журавкин и Насибулин...

— Где они?

— Дома, наверно... Где им быть.... Перехватили вчера, наверное, лишку...

Это окончательно взорвало Геннадия.

— Слушай, Редько... — тихо заговорил он, — запомни раз и навсегда, если по-приятельски еще кого отпустишь, я поставлю вопрос перед тобой прямо: или жульничать, или работать.

Пятнадцать тонн, говоришь, лишнего дадите? А за Журавкина и Насибулина кто норму даст?

— Дадут ребята... — заторопился Редько. — Мы договорились с ними... Горлянкин за Журавкина отбивает пай, а за Насибулина все вместе.

— Круговая порука, значит... И вдохновляете ее вы, начальник смены... Марш сейчас же на поверхность... И к начальнику шахты, он с тобой поговорит!

Редько молчаливо пошел из забоя. Вот свет от его лампы скользнул по стене, замер и вдруг погас. «Хитришь, братец, — усмехнулся Комлев. — Думаешь отойдет начальник участка, перегорит злость у него, а тогда и прощенья подойти попросить можно... Не выйдет, пожалуй, ничего».

— Редько! — крикнул он в темноту. И почти в ту же секунду лампа вспыхнула и поплыла навстречу Комлеву.

— Слушаю...

Злость на горного мастера уже пропала, но менять своего решения Геннадий не мог и не хотел.

— Не думайте, Редько, что вы под горячую руку мне подвернулись... — жестко сказал он. — От каждого горного мастера и от каждого бригадира дисциплину буду требовать такую, какая нужна. Срывать график цикличности мне не хочется, да и вам, думаю, тоже...

— Но мы же еще не по графику работаем, Геннадий Петрович... — осторожно вставил Редько. — Мы не позволим такого, когда перейдем на график.

— Вы сколько уже в шахтах работаете, Редько?

— Пятнадцать скоро стукнет... Еще до войны начинал...

— За эти пятнадцать лет видели вы когда-нибудь, чтобы люди враз, в один момент, начали хорошо работать? Вот, скажем, участок отставал, отставал, и вдруг — в передовые вышел? За неделю — десять дней, предположим...

— Ну что вы...

— Почему же говорите, что перейдете на график, и сразу все изменится. Дисциплина не в один день и не одними добрыми желаниями строится.

Редько промолчал.

— А почему это за Насибулина все отрабатывают, а за Журавкина — один Горлянкин? — вспомнил Комлев.

— Получит деньги за него... — хмуро ответил Редько. — Горлянкина зря не заставишь пальцем о палец стукнуть... В папашу удался... — а помолчав, добавил: — Может, не ходить мне к начальнику шахты, Геннадий Петрович?

— Пойти надо... Оставьте за себя бригадира.

— Но я же, Геннадий Петрович...

— Это уже решено, Редько... В следующий раз подумаете, прежде чем разгильдяев покрыть.

Редько помялся, хотел еще что-то сказать, но Комлев уже направился к бригаде, и горный мастер, тяжело вздохнув, зашагал по забою.

...Поднимаясь по ходку на-гора, Геннадий долго размышлял, какими путями можно поднять весь коллектив участка на борьбу с отдельными лодырями, но откровенно признался себе, что одному ему здесь ничего не сделать. Сразу же из шахты он зашел к Шалину.

— Семен Платонович, к вам за поддержкой... — Геннадий в присутствии Шалина никак не мог избавиться от какой-то особой стесненности. Вот и сейчас он смущенно смотрел на парторга. — Понимаете, хочется, чтобы коллектив участка стал дружным, чтобы каждый болел не только за свои неудачи, думал не только о себе, но и помогал другому, а вот как это сделать — не знаю.

Шалин уже знал от бабушки об отношении Геннадия к Нине. До сегодняшнего дня им иногда приходилось решать некоторые вопросы вместе, но сейчас Семен Платонович как-то по-особому вгляделся в этого могучего симпатичного парня, привлекающего к себе ясным и спокойным взглядом серых глаз.