Семья
Шрифт:
Одна из таких женщин (кажется, ей было тридцать девять — фатальная черта для женщины), узнав о его операции, горько заплакала.
— Это значит, что мы с тобой никогда не сможем родить ребенка!
И это после одного ужина в японском ресторане, после просмотра одного немецкого фильма и всего лишь одного маловпечатляющего похода в постель.
И поэтому он переключился на более молодых женщин. Совсем не по тем причинам, которые обычно приводятся в таких случаях: не из-за их свежей и упругой плоти или азарта во всех жизненных проявлениях. А просто потому, что у них еще не было ощущения, словно время, как
Он не может иметь детей? Прекрасно! Они тоже не хотят иметь от него детей. Они пока еще вообще ни от кого не хотят иметь детей. А если захотят, то не сейчас, а когда-нибудь потом, в туманном будущем, в другой жизни.
— Ребенок — это нечто, что с одного конца вечно жаждет есть, а с другого вечно какает и при этом не обладает ни малейшим чувством ответственности, — сказала ему как-то одна выпускница Кембриджа, временно занятая на Би-би-си организацией транспортного сообщения. Ей было двадцать девять лет, и Рори знал, что в ближайшие десять лет она отбросит всю иронию по этому поводу и сменит пластинку. С ними со всеми так происходит. Но к тому времени его уже рядом не будет.
Мужчины, близкие ему по возрасту, ветераны бракоразводных процессов (причем зачастую не одного, а нескольких), убеждали Рори в том, что встречаться с молодыми женщинами — дело вполне естественное.
Например, один из них, пятидесятилетний адвокат, который встречался с тридцатидвухлетней женщиной — литературным агентом, объявил, что для того, чтобы найти себе идеальную партнершу (идеальную для мужчины зрелого возраста с высоким уровнем доходов), надо разделить свой возраст пополам, а затем прибавить к нему семь лет.
Таким образом, тридцатилетнему лучше всего подходит женщина двадцати двух лет, а хорошо сохранившемуся сорокалетнему мужчине имеет смысл встречаться с двадцатисемилетней женщиной. А уж пятидесятилетнему попрыгунчику можно успокоиться на тридцатидвухлетней.
Встречаться с молодой женщиной — это вполне естественно для такого человека, как он, убеждали его в один голос люди средних лет, хотя ему и претило, что его таким образом относили к разряду себе подобных, и он медлил безоговорочно соглашаться с навязываемой ему ролью старца. Однако таковы были жестокие правила игры под названием жизнь.
— Когда мужчина становится старше, — говорил адвокат, — возможности его выбора постепенно расширяются. С женщинами все наоборот.
И все эти Джоан Коллинз или Деми Мур, которые каждую неделю появляются с новыми мальчиками, ничуть не влияют на статистику.
Последней женщине, с которой встречался Рори, было тридцать два года — половина его собственного возраста плюс семь. Казалось бы, идеальный вариант. Сперва у них действительно все шло хорошо. Она восприняла его операцию как забавный трюк, как будто речь шла не о вазектомии, а о цирковом фокусе. Она еще не отчаялась исполнить в жизни свое биологическое предназначение. Только не сейчас, полагала она. И только не с ним (то есть с Рори). Она полагала, что в ее распоряжении целая вечность. И была даже счастлива забыть про презервативы.
Но месяца через два Рори тихо спустил ее на тормозах. Нет, он не мог сказать о ней ничего плохого. Она была умной, веселой, а под одеялом так настоящей затейницей. Но по существу секс с ней ничем не отличался от готовой
Но ведь не всегда же в его жизни так было.
В далекие времена его женатой жизни, еще до операции, секс всегда сопровождался для него обещанием чего-то большего. А после операции, когда брак распался, секс и воспроизведение потомства окончательно разошлись для него по разным полюсам. Секс перестал ассоциироваться с семьей — точно так же как секс, рекламируемый в глянцевых журналах, не имел с семьей ничего общего.
Сексуальные образы и картинки, с которыми мы сталкиваемся ежедневно, — какое отношение они имеют к зарождению новой жизни? Или к созданию собственной семьи?
Абсолютно никакого.
Сегодня секс стал скоростным, нездоровым, таким же, как нездоровая еда. Для Рори и для всего мира — быстро приготовленным, быстро потребляемым и столь же быстро забываемым. Быстрым соитием возле холодильника, из которого потом можно достать мороженое и этот секс заесть.
Моментальное удовлетворение, одноразовое удовольствие.
А когда-то он значил для него гораздо больше. Когда-то он включал в себя то же, что и сегодня: голод, лихорадочное возбуждение, растворение в другом человеке — и одновременно нечто неизмеримо большее. После распада его брака с Эли Кэт была единственной женщиной, секс с которой воспринимался им как нечто большее, чем пицца на вынос.
О, как бы ему хотелось, чтобы он встретился с ней раньше Эли, чтобы она стала матерью его сына. Это пустое бессмысленное желание приносило ему невыносимые страдания. Он очень по ней скучал. В конце концов, все можно было описать этими простыми словами: он по ней скучал. Скучал по ее взрывному темпераменту, по глупой улыбке, по ее силе и доброте. По ее длинному телу, по ее легкому дыханию во сне и по тому, как она выглядела по утрам в воскресенье, когда они вместе читали газеты и даже не испытывали потребности разговаривать. Он скучал по всему, что было связано с ней.
После их разрыва он встречался с женщинами, которые были гораздо моложе ее, и красивее, и забористее в постели, и все же ни одну из них он не поставил бы на одну доску с ней. «Во всем этом есть тайна, которую мы никогда не поймем, — думал он. — Эту тайну нельзя рационализировать. Человек никогда не сможет объяснить, почему его сердце выбирает для любви именно того, кого выбирает».
А он действительно был влюблен в нее, теперь он понимал это с абсолютной ясностью. Но сколько бы он по ней ни тосковал, точно так же ясно он осознавал, что сможет прожить жизнь и без нее. Такова была гнусная закономерность приближения к старости. Такова была гнусная закономерность всего на свете вообще. Понимать, что ты вполне можешь обойтись без человека, с которым тебя связывают даже самые сильные чувства. Что когда дело доходит до пожеланий всего наилучшего, напутствий и до «давай будем друзьями», человек остается абсолютно один, и в дальнейшем ему приходится урывать разовые удовольствия, где получится.