Сен-Map, или Заговор во времена Людовика XIII
Шрифт:
— Португалии,— настойчиво повторил Денуайе.— Вот манифест, только что полученный нами.
И он прочел:
Мы, Дон Жоан, милостью божьей король Португалии и Алгарве — королевств, лежащих супротив Африканского материка, повелитель Гвинеи и других африканских земель, владыка торговых путей с Эфиопией, Аравией, Персией и обеими Индиями…
— Что это? — спросил король.— Чей это манифест?
— Герцога Браганского, короля Португалии, коронованного уже целый… некоторое время тому назад, государь, при содействии некоего Пинто. Едва вступив на престол, он протягивает
— Как, и Каталония восстала? Значит, у короля Филиппа Четвертого теперь другой первый министр, а не Оливарес?
— Нет, государь, все случилось именно потому, что у короля все тот же министр. Вот декларация, с которой каталонские Генеральные Штаты обратились к его католическому величеству; в ней говорится, что вся страна берется за оружие против его нечестивых, отлученных от церкви войск. Король Португальский…
— Говорите: «Герцог Браганский»,— перебил его Людовик.— Я не признаю мятежников.
— Итак, герцог Браганский, ваше величество,— холодно проговорил государственный секретарь, — посылает в Каталонское княжество своего племянника, дона Игнасио де Маскаренасо, чтобы оказать покровительство этой стране (а быть может, и завладеть ее независимостью), ибо он не прочь взять и над ней опеку. Между тем войска вашего величества находятся под Перпиньяном.
— Ну так что же? — спросил Людовик.
— Сердцем каталонцы скорее французы, чем португальцы, государь, еще не поздно вырвать опеку над ними у короля… у герцога португальского.
— Чтобы я стал поддерживать мятежников! Как вы смеете!
— Таково было намерение его высокопреосвященства,— заметил государственный секретарь.— К тому же Испания и Франция находятся в состоянии открытой войны, и господин Оливарес, не колеблясь, протянул нашим гугенотам руку помощи именем его католического величества.
— Хорошо, я подумаю об этом,— проговорил король.— Оставьте меня одного.
— Но, государь, каталонские Генеральные Штаты торопят нас, арагонские войска уже выступили против них…
— Посмотрим… Я приму решение через четверть часа,— ответил Людовик XIII.
Низенький государственный секретарь вышел недовольный, разочарованный. Его сменил Шавиньи, который нес папку, украшенную британским гербом.
— Жду приказаний вашего величества касательно английских дел, — сказал он.— Члены парламента под предводительством графа Эссекса заставили снять осаду Глостера; принц Руперт потерпел поражение в битве при Нью-Бери, что было весьма пагубно для его величества, английского короля. Парламент пользуется поддержкой крупных городов, портов и всего пресвитерьянского населения. Король Карл Первый взывает о помощи, которую королева не находит более в Голландии.
— Следует послать войска моему брату, английскому королю,— молвил Людовик.
Но ему захотелось ознакомиться с предыдущими бумагами, и, просмотрев заметки кардинала, он увидел, что тот написал собственноручно на первом обращении английского короля:
Надобно хорошенько подумать и подождать: Палата Общин сильна; король Карл рассчитывает на шотландцев,— они его предадут.
Надобно остерегаться. Некий военный,
А ниже приписал:
Этот человек превосходит Ферфакса,— он разыгрывает из себя прозорливца; он будет велик.— В помощи отказать — потерянные деньги.
Тогда король сказал:
— Нет, нет, не надо торопиться, подождем.
— Но, государь, события не ждут, — заметил Шавиньи,— если гонец запоздает на час, английский король может погибнуть годом раньше.
— Разве дела у него так плохи?— спросил Людовик.
— В лагере индепендентов проповедуют республику с Библией в руке; в лагере роялистов спорят из-за первенства и смеются.
— Но нежданная удача все может спасти!
— Стюартам не везет, государь,— сказал Шавиньи почтительно, хотя и тоном, наводящим на размышление.
— Оставьте меня,— проговорил король с неудовольствием.
Шавиньи медленно вышел.
Тут Людовик XIII увидел себя в истинном свете и ужаснулся своему ничтожеству. Он оглядел вороха бумаг, стал рассматривать их одну за другой, — всюду его подстерегали опасности, и они становились особенно грозными, едва он пытался их преодолеть. Он встал и, переменив место, склонился над картой Европы или, точнее, набросился на нее: на севере, на юге и в центре королевства он нашел все свои страхи, собранные воедино; революции предстали перед ним в образе Евменид; в каждом краю дымился огнедышащий вулкан; ему послышались крики отчаяния королей, призывавших его, и гневные возгласы народов; он почувствовал, что земля Франции колеблется, разверзается у него под ногами: его слабый, усталый взор помутился, больная голова закружилась, и кровь волной прилила к сердцу.
— Ришелье!— крикнул он сдавленным голосом, звоня в колокольчик.— Пусть позовут кардинала!
И без сознания упал в кресло.
Когда король открыл глаза, приведенный в чувство нашатырным спиртом, которым смочили ему губы и виски, он увидел перед собой пажей, но они тотчас же удалились, и он остался вдвоем с кардиналом. Невозмутимый министр велел поставить свое кресло рядом с креслом короля и сидел теперь у его изголовья, точно врач возле больного, устремив сверкающий пронзительный взор на бледное лицо Людовика. Как только король немного оправился, Ришелье мрачным голосом возобновил страшный разговор:
— Вы звали меня, что вам угодно?
Людовик, который сидел, откинувшись на подушку, приоткрыл глаза, посмотрел на него и тотчас же поспешно зажмурился. Изможденное лицо кардинала с парой горящих глаз и острой седоватой бородкой, его скуфейка и мантия цвета крови и пламени — все это представилось ему воплощением нечистого духа.
— Царствуйте,— сказал он слабым голосом.
— Но… обещаете выдать мне Сен-Мара и де Ту? — продолжал непреклонный министр, наклонясь к королю, чтобы прочесть правду в его потухших глазах, — так жадный наследник преследует до самой могилы умирающего, следя за последними проблесками его воли.