Сен-Map, или Заговор во времена Людовика XIII
Шрифт:
— Во имя неба, ваша светлось, идемте на террасу. — сказал он, — и я кое-что вам покажу: во имя вашей матушки, идемте…
Но в эту минуту дверь отворилась, и на пороге появился престарелый аббат Кийе.
— Дети мои, несчастные мои дети! — воскликнул старец, плача. — Увы, почему меня допустили к вам только сегодня? Дорогой Анри, ваша матушка, ваш брат и сестра — здесь, они скрываются неподалеку…
— Замолчите, господин аббат, — прервал его Граншан. — идемте на террасу, ваша светлость.
Но старик-священник продолжал обнимать своего воспитанника и не давал ему
— Мы надеемся, мы очень надеемся на помилование.
— Я откажусь от него, — ответил Сён-Мар.
— Мы уповаем только на милость божью,— проговорил де Ту.
— Замолчите, — сказал опять Граншан, — судьи идут.
В самом деле, дверь опять отворилась перед зловещей вереницей судей, среди которых недоставало Жозефа и Лобардемона.
— Господа, — воскликнул славный аббат, обращаясь к комиссарам, — я счастлив сообщить вам, что прибыл из Парижа и что никто не сомневается там в помиловании всех заговорщиков. Я видел у его величества самого герцога Орлеанского, а что до герцога Буйонского, то его показания благоп…
— Молчать! — крикнул лейтенант шотландской гвардии Сетон.
И все четырнадцать комиссаров, войдя в комнату, снова заняли свои прежние места.
Когда господин де Ту услышал, что зовут повытчика лионского парламента, чтобы огласить приговор, он поддался одному из тех порывов религиозного восторга, которые наблюдались лишь у мучеников и святых перед лицом смерти: и, сделав несколько шагов навстречу этому чело пеку, он воскликнул:
— Quam speciosi pedes evangelizantium pacem, evangelizantium bona![46]
Затем он взял Сен-Мара за руку и, по установленному обычаю, стал на колени с непокрытой головой, чтобы выслушать приговор. Д'Эффиа продолжал стоять, но никто не посмел его приневоливать.
Приговор был составлен в следующих выражениях:
Между генеральным королевским прокурором, истцом по делам об оскорблении величества, с одной стороны;
И господами Анри д'Эффиа де Сен-Маром, обер-шталмейстером Франции, от роду двадцати двух лет, и Франсуа-Огюстом де Ту, членом королевского Совета, от роду тридцати пяти лет, заключенными в замке Пьер-Ансиз близ Лиона, ответчиками и обвиняемыми, с другой стороны.
На основании чрезвычайного следствия, произведенного вышепоименованным генеральным королевским прокурором по делу названных д'Эффиа и де Ту, показаний, допросов, признаний, отрицаний, очных ставок, а также подлинного текста договора, заключенного с Испанией; принимая во внимание:
1. Что тот, кто посягает на особу королевских министров, считается по древним законам и конституциям императоров виновным в оскорблении величества;
2. Что, согласно третьему ордонансу благочестивого короля Людовика XI, всякий, кто не доносит о заговоре против государства подлежит смертной казни;
Комиссары, наряженные его величеством, признали вышеназванных д Эффиа и де Ту виновными в оскорблении величества, а именно:
Вышеназванного д'Эффиа де Сен-Мара в заговорах, преступных замыслах, союзах и договорах, заключенных им с чужеземцами против государства;
Вышеназванного де Ту в том, что он знал об этих деяниях.
В
Объявляется, что все имущество осужденных, движимое и недвижимое, конфискуется и поступает в королевскую казну; а имущество, дарованное королем им лично, также возвращается оной по изъятии из него суммы в шестьдесят тысяч ливров на дела благотворительности.
Выслушав приговор, г-н де Ту воскликнул громким голосом:
— Слава тебе, господи, слава тебе!
— Смерть никогда меня не страшила, — спокойно молвил Сен-Мар.
Тогда, согласно правилам, г-н де Сетон, лейтенант шотландской гвардии, шестидесятишестилетний старик, заявил, что передает узников в руки г-на Томе, старшины лионских купцов, и взволнованно простился с ними; его примеру последовали все стражники, которые молча, со слезами на глазах, подходили к осужденным.
— Не плачьте, — говорил им Сен-Мар, — слезы бесполезны; лучше молитесь за нас и помните, что я не боюсь смерти.
Он пожал им руки, а де Ту обнял их. После чего воины вышли один за другим, с трудом сдерживая слезы и закрывая лицо плащом.
— Изверги! — воскликнул аббат Кийе. — Ведь в поисках оружия против узников им пришлось прибегнуть к арсеналу тиранов! Но почему меня так поздно допустили к ним!
— Вас допустили в качестве духовника, сударь, — тихо сказал один из комиссаров, — два месяца никому из посторонних, не разрешалось входить сюда…
Как только большие двери были затворены и портьеры опущены, старик Граншан воскликнул:
— Идемте на террасу, ради бога! — И он увлек туда своего хозяина и де Ту. Престарелый священник, хромая, последовал за ними.
— Что тебе надобно от нас в такую минуту? — спросил Сен-Мар с серьезностью, полной снисхождения.
— Взгляните на город, — сказал верный слуга.
Утренняя заря только что окрасила небо. На горизонте появилась ярко-желтая полоса, и на фоне ее резко выступили темно-синие очертания гор; легкий туман еще стоял над Лионом, скрывая кровли домов и окутывая воды Соны и городские цепи, протянутые от одного берега к другому. Свет нарождавшегося дня озарял золотым пламенем лишь колокольни Ратуши и Сен-Низье в Сите, монастыри кармелиток и Девы Марии на окрестных холмах и крепость Пьер-Анзис. Слышался радостный перезвон церковных колоколов в монастырях и селах. Одни тюремные стены хранили молчание.
— На что же прикажешь нам любоваться; — спросил Сен-Мар. — На красоту долин, на богатство городов или на покой этих селений! Увы, друзья мои, повсюду таятся страсти и горести, подобные тем, которые привели нас сюда!
Престарелый аббат и Граншан нагнулись над парапетом и взглянули в сторону реки.
— Туман: ничего не видно, — сказал аббат.
— Как медлит своим появлением наше последнее солнце! — проговорил де Ту.
— Не видите ли вы на том берегу, у подножья скалы, белый домик, он стоит между Алинкурскими воротами и бульваром Сен-Жан? — спросил аббат.