Сен-Жермен: Человек, не желавший умирать. Том 2. Власть незримого

Мессадье Жеральд

И так продолжалось три месяца, каждый день, кроме пятницы. По вечерам Себастьян возвращался в караван-сарай, и ожидавший его весь день Франц смотрел на хозяина, не в силах скрыть удивление. На этот раз благодаря тому, что занятия продолжались по восемь часов, Себастьяну действительно удалось овладеть началами грамматики, чтения и письма.

Раза два или три тот самый человек, что в первый раз смотрел на него в молчании, приходил на занятия удостовериться, какие успехи делает ученик.

— Этот человек будет твоим учителем, — сказал Себастьяну Али ибн Мохамед эль-Хуссейн. — Его имя Тахид Абу Бакр, и это один из наших самых

просвещенных и образованных учителей. Большое счастье для тебя, что он согласился тебя оставить. Много людей приходили сюда, как и ты, просить знания. Учитель не принял их. Но когда он согласится взять тебя своим учеником, тебе придется жить здесь, и жить по нашим законам.

Наконец этот день наступил. Тахид Абу Бакр появился в самом конце урока и сообщил:

— Ты уже заговорил на нашем языке, твои уши для него открыты. Настала пора оплодотворить твой ум. С завтрашнего дня ты будешь жить здесь и подчиняться нашим порядкам. Сильным духом соблюдать их легко, а слабым — тяжело. Наш девиз прост: слушай, прежде чем думать, и думай, прежде чем говорить. Неосторожное слово подобно палке, которой неловкий человек наносит удары. Мы живем, согласовываясь с движением солнца, и едим лишь раз в день. Из напитков предпочтительнее вода и чай, но мы не отвергаем и вина, ибо оно облегчает душу от ее тягот.

Себастьян полагал, что знает довольно много, однако сказал, что ничего не знает, чтобы признать очевидное: щедрость тех, кто принимал его, была подобна плодам Эдема; они даются лишь в обмен на любезность и учтивость.

— И последнее, — предупредил Тахид Абу Бакр, — выбери имя, которое подошло бы нам. Никто не спрашивает твоего настоящего имени, ведь здесь ты рождаешься заново.

Себастьян согласился и выбрал имя Хилал, что означает «полумесяц», или «новая луна»; этот его выбор вызвал первую улыбку на губах учителя.

— Хорошо, — произнес он, — ты дождешься полнолуния.

Себастьяну предоставили келью, в которой был лишь матрас на полу, кувшин с водой и одеяло, которое пришлось делить с другим новичком, молодым человеком с пылающим взглядом и чудовищными манерами.

Каждый вечер общее омовение, после насыщенного до предела дня, изгоняло из тела дурную жидкость, которая засоряет кожу, различные органы тела и разум. Братья растирали ему спину. Затем Себастьян ополаскивался душистой водой, ароматизированной эссенцией кедра.

Каждый день Сен-Жермен утрачивал частичку своего прошлого.

В первое воскресенье после чтения наизусть и выслушивания наставлений ему довелось присутствовать при исполнении восторженных танцев: те, кого именовали «вертящиеся дервиши», своим головокружительным вращением воспевали исступленную любовь Руми к своему учителю Шамсу, то есть Солнцу.

Мелодия флейт, казалось, заполняла его всего и не оставляла места для других мыслей и чувств.

Себастьян больше не был никем. Никакой прежней жизни не было, ибо та жизнь, воспоминания о которой у него еще сохранились, представлялась лишь кошмаром человека, съевшего за обедом испорченное блюдо.

Себастьян плакал, внимая мудрецу, читающему стихи Руми:

Слушай тростник. Его стон говорит нам о разлуке.С той поры, как мой стебель оказался отрезан от корня,мое дыхание исторгает стон у людей.Я хочу

встретить сердце, измученное изгнанием,чтоб о боли желания поведать ему.Все те, кто порвал узы родства или дружбы,тщетно ищут пути единения.Я тосковал во многих чертогах,я знал очень многих — счастливых людейи несчастных. Каждый называл себя другом, но в моем сердценикто не искал моей тайны. Мою тайну ищите в жалобном вздохе,это свет мой, не видимый взору.

Но эти слезы были слезами облегчения: Себастьян не один чувствовал бесконечную муку изгнания, страдания души, оторванной от своей таинственной родины. Теперь он твердо это знал, он был всего лишь тростником, призванным воспевать человеческие страдания и радость небесной любви.

Себастьян оказался допущен в братство Бекташи [32] и ходил босиком, в рубище, пил днем воду и вечером вино, читал стихи эль Руми и ежедневно совершал пять намазов.

Ибо любят всегда лишь одного Бога. И когда перед собором Парижской Богоматери сжигали Талмуд и дым от костров заволакивал воздух, евреи мирно жили под защитой магометан, продолжая воспитывать своих детей в вере отцов и хоронили мертвецов на своих кладбищах.

32

Бекташи — дервишский орден, основанный в XV веке в Турции Хаджи Бекташи, такое же название носит каждый член этого ордена. (Прим. перев.)

Себастьян не чувствовал в своей душе никакого противоречия.

Словно цветок, который расцветает лишь по прошествии многих-многих лет, в голове Себастьяна промелькнула грустная мысль, когда однажды вечером, сидя с бекташи на просторной террасе, что возвышалась над рекой Барада, он наслаждался дуновением ветра. Они ели абрикосы и фисташки и пили вино «Шалибон». Внезапно Себастьян подумал, что мудрость — это редкий цветок, сорвать который могут лишь избранные.

— Твое лицо омрачилось, — заметил Тахид Абу Бакр. — Какая туча прошла над тобой?

Себастьян объяснил.

— Ты не можешь обратить море в вино, — ответил ему Абу Бакр. — Я знаю, о чем ты мечтаешь. Ты хочешь, чтобы мир был спокоен и счастлив. Но даже Пророку не удалось этого добиться. Довольствуйся тем, что ты сеешь и затем вкушаешь из посеянного тобой.

— А как же мечты о мудром монархе? — не унимался Себастьян.

— Если бы ты был монархом, тебе потребовалось бы ангельское терпение, чтобы противостоять напору глупцов и безумному урагану их страстей.

— А небесная гармония?

— Ты уверен, что постиг тайну звезд? Кто сказал тебе, что Альдебаран не оскорбляет Луну? А может быть, в пылу ссоры созвездия бросаются друг в друга кометами и метеорами?

Себастьян рассмеялся, и Абу Бакр охотно присоединился к нему.

— Лишь те, кто отмечен особой милостью, способны подражать небесной гармонии. Ты обычный смертный, не стоит принимать себя за ангела.

— Хотя я и смертный, я не хочу умирать, — покачал головой Себастьян.

— Тогда предавайся исступлению.

Себастьян об этом уже знал.