Сэндвич с пеплом и фазаном
Шрифт:
Выражение лица мисс Баннерман ни капли не изменилось.
Явно с одобрением она ждала, пока я продолжу. Я постепенно узнавала шаги этого танца, медленно переставляя одну ногу за другой.
Разумеется, я знаю, что мне запрещено задавать личные вопросы о других девочках, но относится ли то же самое ограничение к преподавателям? Единственный способ выяснить – спросить, но так, чтобы это не выглядело вопросом.
Это все так чертовски сложно.
И все же восхитительно.
Даффи до смерти утомила меня одним дождливым субботним днем, читая вслух «Диалоги» Платона, в которых стайка изнеженных
Они вели себя как партнеры, подающие реплики великому комедианту, и фон для того, чтобы он лучше выглядел.
«Что за бред собачий», – подумала я тогда и высказала свое мнение Даффи.
Но что, если мир устроен именно так?
Я была убита наповал – практически буквально. Мне пришлось опереться о край стола, чтобы сохранить равновесие.
– Да, – повторила я, пытаясь освоить навыки ходьбы по качающейся палубе. – Так и есть. Она получила святого Михаила и исчезла. – Я сделала глубокий вдох и продолжила: – Но она была тут прошлым вечером. Она до сих пор тут.
– Неужели? – сказала мисс Баннерман, лукаво выгибая бровь.
– Да, – подтвердила я. – Ее видели рядом с прачечной.
– Правда? Как ты узнала?
Я наслаждалась каждой секундой: схваткой умов, в которой вопросы становятся ответами и, наоборот, кривым зеркалом, в котором ничто не пропадает.
Или все пропадает.
Льюис Кэрролл со своей «Алисой в Зазеркалье» был совершенно прав. Реальность не имеет никакого смысла.
– Потому что она никогда не исчезала. – Я совершила решительный шаг. – Никогда не умирала. И то же самое с Уэнтворт и ле Маршан, – добавила я.
– Гммм, – протянула мисс Баннерман.
Идеальный ответ.
Она провела указательным пальцем над ухом, поправляя пытавшуюся выбиться прядь.
– Ну что ж, – сказала она, поворачиваясь к водородному спектрофотометру, за которым работала, когда я вошла в комнату. – Давай-ка выясним, почему ножки этой сатурнии луны содержат следы мышьяка. Любопытная загадка.
И я не могла с ней не согласиться.
Глава 20
Я до сих пор ни словом не упомянула церковь и часовню, надеясь, что меня минует чаша сия. Женская академия мисс Бодикот, находясь на короткой ноге с Церковью Англии, или англиканской церковью, как ее называют тут, в колониях (или епископальной к югу от границы, в Соединенных Штатах Америки), исполняла все полагающиеся ритуалы: ежеутреннее богослужение, проводившееся в том месте, где в монастыре располагалась часовня, торжественная линейка по воскресеньям и поход в ближайший собор для получения полной дозы Священного Писания и унылых предостережений.
Я сказала «торжественная линейка»? Мне следовало бы выразиться точнее: торжественная потасовка. Легче надрессировать свору охотничьих гончих петь ораторию Баха, чем заставить стайку девочек шествовать правильной колонной по широкой улице пред очами всей честной публики, и чтобы при этом никто не выкинул какое-нибудь коленце.
Обычный
Вокруг Джумбо обычно собирались преступницы, пользовавшиеся возможностью вволю покурить на свежем воздухе: Фабиан, ван Арк и парочка нарушительниц помоложе, учившихся затягиваться.
Поэтому в конце колонны постоянно и обильно кашляли, отхаркивались и сплевывали.
Время от времени мы встречали прогуливающихся людей или догоняли взрослых прихожан, двигавшихся в том же направлении и порой смотревших в ужасе на то, что должно было напоминать прогулку пациентов Торонтского бесплатного госпиталя для туберкулезных больных.
– Это просто еда! – задыхалась ван Арк, стуча себя по груди, когда мы шли мимо. – Просто язык и бобы. – Что не объясняло сигаретный дым, поднимавшийся из уголков ее рта.
Хотя я вышла вместе с четвертым классом, мне постепенно удалось перебраться в конец колонны благодаря простому приемчику: я два раза останавливалась якобы завязать шнурки. Я присоединилась к колонне как раз в тот момент, когда подошла Скарлетт.
– Точка-тире-тире-точка, точка-тире-точка, точка-точка, точка-тире-тире, точка, тире, – сказала я. «Привет».
– Тире-тире-тире-тире, тире-тире-тире-тире, тире-тире-тире-тире, – ответила она. «Ш-ш-ш».
Минуту мы шли в молчании, а потом я прошептала:
– Как думаешь, что с ней случилось? С Брейзеноуз?
Она уставилась на меня огромными глазами.
– Не могу тебе сказать, – отозвалась она. – Так что перестань спрашивать.
В этом не было ни малейшего смысла. В лагере Скарлетт с удовольствием болтала о том, что на днях поздно вечером видела девочку, предположительно пропавшую два года назад, а теперь не хотела даже предположить, в чем дело.
Чего – или кого? – она боится?
У меня не оставалось выбора, кроме как выложить все карты на стол. Рискованно, но другого пути нет. Это мой долг.
Тетушка Фелисити не раз читала мне лекции на тему моего фамильного долга.
«Твой долг станет для тебя так ясен, как будто это белая линия, начертанная посреди дороги, – говорила она. – Ты должна следовать ему, Флавия».
Слова моей пожилой тетушки так четко прозвучали у меня в голове, словно она шла рядом со мной.
«Даже если дело идет к убийству?» – спросила тогда я.
«Даже если дело идет к убийству».
Что ж, дело привело к убийству, не так ли? Этот обуглившийся обезглавленный труп девушки, кем бы она ни была, который вывалился из моего камина и прокатился по полу, явно не жертва самоубийства.
Я сделала глубокий вдох, подалась к Скарлетт и прошептала ей на ухо:
– А ты тоже пристрастилась к сэндвичам с фазаном?
Эти слова произвели на Амелию Скарлетт поразительное воздействие. От ее лица отхлынула вся кровь. Она остановилась так неожиданно, что Фабиан, шедшая следом за ней, налетела на нее, упала на колени и, увидев, что порвала колготки, произнесла слово, которое не полагается знать девочке из женской академии мисс Бодикот.